Та, что гасит свет - [32]

Что справедливо, то справедливо, белое не станет черным, и наоборот. Славка закомплексовал, и во время прогулки по Воробьевым горам ни за что ни про что на Анжелу наорал. Не понимая, в чем дело, та хлопала длинными ресницами и вытирала слезы, а потом повернулась и пошла прочь.

В ближайшем баре он выпил подряд три стопки водки — не помогло. Когда он вышел из лифта на своем этаже, то увидел сидящую на ступеньках лестницы Анжелу. Он бросился к ней, обнял, стал целовать лоб, глаза, щеки, губы, повторяя:

— Если бы ты знала, как я тебя люблю, как сильно я тебя люблю… Прости меня, дурака, прости, я никогда тебя не обижу…

Анжела позвонила маме и поставила ее перед фактом, что домой сегодня не приедет, хоть заранее и не отпрашивалась. Ночью им было очень хорошо.

Но мать Анжелы решила принять меры. Целую неделю Слава свою девушку не видел. Ее мама преподавала в их же институте. Демократкой не слыла. Предмет назывался «Русский как иностранный». Учила гостей из развивающихся стран общаться не только с помощью мата, который они заучивали перво-наперво без помощи преподавателя, но и многому другому, полезному. После работы она теперь забирала дочку домой. Слава все понимал, дров ломать не собирался. Поэтому по окончании занятий он приезжал к дому Анжелы, та на полчасика выходила якобы в магазин, и они бежали в лесопосадку целоваться. Через несколько дней мама остыла, и они по-прежнему по полдня проводили у него — главное, чтобы Анжела к десяти вечера была дома.

Наступил август. Как-то они пошли в киношку. Фильм оказался так себе, они молча спустились в метро. Анжела была грустна и задумчива. У Славы же было прекрасное настроение, он шутил, пытаясь развеселить подружку. Но почему-то не получалось. Неожиданно она сама завела разговор, но в самом неподходящем месте. Слава так и не понял, почему он должен был услышать это в грохочущем вагоне метро. Анжела сказала, что ее маме предложили работу в Америке, в университете штата Айова, естественно, с американской преподавательской зарплатой. Мама такой шанс упускать была не намерена и хотела, чтобы дочь поехала с нею. Из института исключать Анжелу не будут — через год, даже скорее через два семестра, а это меньше девяти месяцев, ее восстановят. Маме выпал шанс. Профессия Анжелы — английский язык, поэтому провести столько времени в нужной языковой среде просто необходимо. Мама сказала, что без нее не поедет, но, если Слава ее не отпустит, она поссорится с мамой и останется дома.

Слава обалдел. У каменных истуканов, наверное, и то бы нашлось больше эмоций. Славка же тупо смотрел в одну точку — точка эта была где-то в подземном туннеле за стеклом вагона.

— Значит, ты боишься сама принять решение? — зло поинтересовался он. — То есть не знаешь, нужен ли я тебе и стоит ли ругаться из-за меня с мамой? Боишься упустить шанс выучить язык и не дать матери заработать? Ты серьезно считаешь, что она сможет без тебя уехать? Или ты перед взлетом успеешь выпрыгнуть из самолета? А потом мне всю жизнь придется слышать, что я вам жизнь сломал и не дал мечтам воплотиться?

Анжела побледнела. Она не стала отвечать на вопросы, произнесла только:

— Если ты скажешь — оставайся, я останусь. Если скажешь — уезжай, я уеду.

— Я скажу — поступай, как считаешь нужным. Твоя жизнь, твое решение.

Они проехали его станцию, стали подъезжать к ее. Оба молчали.

— Не надо меня провожать — я хочу побыть одна, — уронила Анжела. — Мне надо подумать.

— Думай, — пожал плечами Слава и даже не попытался хотя бы чмокнуть ее в щеку.

Домой не хотелось. Он позвонил земляку, тот предложил встретиться в незатейливой, но с очень вкусной едой грузинской забегаловке. Сидя с ним за столиком, Славка выложил все, как на духу.

— Может, ты и прав, — сказал земляк. — Хотя мне кажется, что просто струсил. Ты — мужчина, ты — старше, она ждала от тебя помощи, а ты отвернулся. Дурак.

— А мне кажется, что она именно это хотела от меня услышать. И я не дурак, а умный. Если бы я сказал: «Оставайся», а мама все равно бы настояла на своем и увезла — какая цена моему мнению и моему слову? Никакая. И кто я? Никто. Наши дальнейшие отношения стали бы невозможны — независимо от желаний, предпочтений и мыслей, что посещают ее хорошенькую головку. А так у нас еще есть шанс — ведь она вернется. А я ее дождусь.

— Ой ли!

— Конечно, дождусь. И тогда я скажу маме: «Ради вас я жертву принес, теперь ваша очередь». И никуда Анжела от меня не денется.

— Спорить не буду. Дай бог. Бухнем?

— Повод есть. И какой! — ответил Слава, и они принялись за дело.

— А ты не боишься, — спросил земляк через некоторое время, отложив вилку, — что ей там понравится какой-нибудь капитан университетской команды по футболу, Джейсон или Патрик, с широкими плечами и улыбкой — гордостью местного стоматолога?

Слава скривился:

— Значит, судьба. Считай, что я фаталист. Полюбит другого — я не буду убиваться.

— Смотри… — протянул земляк и чокнулся с ним.

На следующий день Слава встретился с Анжелой. Она объявила, что решила ехать. Пусть это будет для них испытанием, а то слишком гладко все до этого получалось. Слава не спорил. Время до отъезда они старались проводить, как раньше, но это редко удавалось — тень предстоящего расставания витала над ними.