Т. 1: Стихотворения - [55]

И видит: любовник в постели

Предался беспечному сну.

И руки его захотели

Убить молодую жену.

Убил. Но ведь будет же сниться…

И — липкая краска ножа…

И бросился женоубийца

С тринадцатого этажа.

Летел проклиная, сердито,

Но ждало его торжество:

Он прямо упал на бандита,

Который ограбил его!

Заутра на шумном вокзале

(Ведь ясен преступный мотив!)

Любовника арестовали,

В убийстве его обвинив.

А день был сухой и весенний,

И Ангел Расплаты затих,

Усталый от всех преступлений

И всех наказаний земных.

* * *

Когда Адам брюхатил Еву,

Нас даже не было. Но Бог

Нас наказал, поддавшись гневу.

Адам, распутник, чтоб ты сдох.

И вот – с полвека, на работу!

На холоду и в темноте…

Как будто бы в штрафную роту

Свободы ради? Те-те-те!

Да, Богу будто бы угодно

(Что знают книжники о Нем?),

Чтоб мы пришли к Нему свободно

(Хоть и сгибаясь под ярмом).

Бог — всеблагой и всемогущий,

Всеведущий? Зачем Ему

Испытывать меня? (Я в гуще

Смолы кипящей все пойму?)

Мне говорят, что я агностик

(Я этим прозвищем не горд),

И мне показывает хвостик

Худой зелено-черный черт.

Ах, к черту черта! Я три года

Готовлюсь к райскому лучу.

Зачем, о Господи, свобода?

Блаженства светлого хочу!

* * *

Все загадки бытия

Мы недавно разгадали.

Дождь и солнце, ты и я.

Над большим кустом азалий

Светит каждая струя.

На асфальт кидай, роняй,

Ливень, светлые медали!

Дождь прошел, и от перил

Тень по мраморному полу.

(Нет, не тень, а только полу-.)

Парус набирает сил.

Красной лапкой зацепил

Желтый листик белый голубь.

Спит зеленая змея

В синеватом ярком иле.

В пышном парке ты и я.

Много далий, много лилий.

Замок в мавританском стиле.

Что ж загадки бытия?

Мы о них совсем забыли.

* * *

Свет, сенокос, ветерок —

Помнишь? Июньский? Осенний?

Помнишь – веселый щенок

Лаял: собака на сене.

Весело в мире явлений.

Видишь? — Наводит сирень

Легкую тень на плетень.

Черный теленок, мыча,

Скачет в телячьем восторге.

Свинка в сияньи луча

Ест апельсинные корки.

Черные перья грача

Помнишь на светлом пригорке?

Светлый, задумчивый сад.

Жук переходит дорожку.

Помнишь — галчата галдят?

Две синехвостки глядят

Сверху на черную кошку.

Нет, не о зле и добре

На деревенском дворе!

* * *

Мечеть Омара в Ерусалиме –

Как тучный хан в золотистом шлеме

В кафтане, вышитом бирюзой.

А церковь нежная Магдалины

Свои девические воланы

Возносит, радуя белизной.

И охраняет башня Давида

Сон и торговлю пестрого люда

(Город могучих, могучих стен!),

Но уведет от базарных будней

Светлая церковь Молитвы Господней.

(Стань, помолись, не вставай с колен!)

В церкви нарядной Гроба Господня

(Там у мозаик всегда обедня)

Плачет Мария. «Мать, не рыдай…»

Недалеко Вифлеем, где справа

От лавок — храм Рождества Христова.

Мудрых волхвов приводит звезда.

* * *

Я не вернусь в Египет, в Абу-Симбел,

Где храмина Рамзеса, дивный символ

Империи, которой больше нет.

Но в Англии, в шекспировском театре

Я поклонюсь бессмертной Клеопатре:

На сердце от нее легчайший след.

Я помню луч на синем скарабее

В Каире, в примелькавшемся музее.

(Да, пирамиды. Помню, да. Закат.)

Египет. Без жрецов, без фараонов.

Песок холмов, песок пустынных склонов.

(Верблюды, Сфинкс. Я помню двух ягнят.)

Я не вернусь в святилище Карнака

И тайного магического знака

Не разгляжу в сиянии луны.

Но я храню на сердце — посмотрите! —

Тот милый облик нежной Нефертити,

Бессмертной фараоновой жены.

* * *

Здесь есть дольмены. Но друидов нет,

А я бы повидал друидов.

Солнцепоклонник пел, встречая свет;

Теперь не празднуют восходов.

Друидов нет. Есть миллионы жертв,

Но нет ни жертвоприношений,

Ни пения магических торжеств,

Ни погребальных заклинаний.

Мы бардов слушали в таверне на реке.

Какие скучные баллады!

Сказали нам на гэльском языке,

Что были магами друиды.

А в замках сумрачных, где гулок звук,

Мы не встречали привидений.

Им так наскучило пугать зевак,

Любителей старинных зданий.

Готические лилии у луж —

Аббатство, дождь, и путь к руинам,

И солнце, озарившее витраж,

Уже не видное друидам.

* * *

Пестрые домики, узкие улочки.

Двигалась мерно процессия.

Трон кружевной раззолоченной куколки

Пели монахини в честь Ее.

Как разрумянено мелкое личико!

Разве Она — Богородица?

Что ж, заступись и за нас, невеличка,

Нежная вестница Сына, Отца!

Знойная глушь голубой Португалии,

Серые ослики, пыльный дизель.

Как эти люди здесь умирали и —

Верили в вечную жизнь!

Верили в то, что замолит Пресветлая

Темные наши грехи,

Что воссияют у Бога Предвечного

Души, беспечно легки.

Голубь и луч в тишине баптистерия,

В мраморной чаше вода.

Так надоело мое маловерие,

Ангел Хранитель мой… Да?

* * *

Карнавальные Офелии,

Все Корделии, Коппелии

С нами знаться не хотели.

Мы на них – плевать хотели,

В небо с ярмарки летели.

В голубой Виолончелии,

В нежно-розовой Свирелии

Собирали асфодели,

На Психеюшку глядели.

А на деле — пили, пели — и,

Ох, устали от вращения

Обветшалой карусели!

(На зверей со скуки сели.

Всё одно – до отвращения.)

Лет так семьдесят назад

Мы лежали в колыбели,

Ангелочками глядели.

Хочется, браток, назад –

С карусели – в колыбели!

* * *

А росли, брат – не в Свирелии!

Не в Свирелии. В Метелии.

В нашей грустной Оскуделии.

Чуть душа держалась в теле.

Выжили. И постарели.

С горя песенку свистели

О Психее в черном теле.

Русское словцо на е…

Не тае, брат, не тае.

Зря лечили от печали

Нас на скучном карнавале,