Т. 1: Стихотворения - [50]

Шрифт
Интервал

Пока его не съела смерть.
* * *
Я думал перевоплотиться
В красавицу или красавца,
В Нарцисса или Царь-Девицу,
Но, вероятно, не удастся.
Я собирался стать Жар-Птицей,
Павлином, Фениксом, секвойей,
Орлом, который громоздится
Над снегом горного покоя.
Мечту на мелочи разменим:
Придется удовлетвориться
Смиренным перевоплощеньем
В рябину, сосенку, синицу.
А может быть, и это много,
И в лучшем случае я стану
Туманом над лесной дорогой,
Дымком, примешанным к туману?
* * *
Пляшет, скачет темный Рок,
То ли демон, то ли дервиш.
Он тебя – в бараний рог.
Не умолишь, не удержишь.
Ну а все же – шевелись!
Пробуй жисть отдать не даром.
Прыгай вверх и прыгай вниз.
Стань джигитом, стань кентавром.
– Мистер Рок! Мадам Судьба!
Где уж нам уж, где уж нам уж…
– Ты ж ишак, Али Баба!
Шевелись! Скачи к Сезаму!
Сквозь туман и сквозь мираж
Извивайся, изменяйся.
Делибаш, пляши чардаш
На Пегасе, на Парнасе!
Раз – и прошлое не в счет!
Перевоплотись под старость!
Кто младенца понесет?
Белый ангел? Белый аист?
* * *
Болею манией величия!
(Смиреньем не спасаю душу я!)
И на людское равнодушие
Я отвечаю безразличием.
Сосед любезный homo sapiens,
Обмениваемся поклонами.
Я уезжаю на Галапагос
За черепахами зелеными.
Вот поймана большая партия.
Читаю им стихи (о пьянице).
Ко мне одна с восторгом тянется
Из-под наскучившего панциря.
Другой милей стихи об аисте,
О розе, небе, свете, ласточке.
Она кивает понимающе
И аплодирует мне ластами.
И носороги с осьминогами
Приходят слушать… (Твари Божии!)
Сравни со многими двуногими:
Они совсем не толстокожие!
* * *
Под шум Атлантического океана
Мы встали поспешно, особенно рано:
Меньше чем через пять миллиардов лет
Не станет океана, не станет, нет!
Он весь улетучится, испарится,
Тебе и мне будет только сниться!
(Спроси по-пеликаньи у пеликана:
Заскучаем, правда, без океана?)
Через неполных семь миллиардов лет
Ты уж не захочешь встречать рассвет:
Солнце станет светлее в тысячу раз –
Это будет вредно для наших глаз.
Тем более, что Солнце Землю спалит,
И нас эвакуируют в сад Гесперид.
И золотые яблоки в нежном саду
Нам заменят Солнце, нашу звезду.
* * *
То то, то другое, то то, то другое,
А хочется озера, сосен, покоя.
Среди ежевики, синики, черники —
И голос души, словно тень Эвридики.
И я очутился в той роще осенней,
У берега детских моих впечатлений.
И больше не прибыль, не убыль, не гибель,
А лист, пожелтелый, на водном изгибе
И жук, малахитовый брат скарабея,
Жужжащий в траве, от нее голубея.
Там, словно под тенью священного лавра,
Корова лежит с головой Минотавра,
Египетским богом там кажется дятел
И я наблюдаю, простой наблюдатель,
За уткой, которая в реку влетела,
Как в небо — душа (только более смело?).
* * *
Кого-то кто-то пожирает,
Как полагается в природе,
Живьем – и облако сияет
На розоватом небосводе.
О да, пожравший будет пожран,
Возмездие осуществится:
В блаженный августовский полдень
Судьба расправится с убийцей.
Ну что ж! Великий Архитектор,
Творец загадочной вселенной,
Господь, непостижимый Некто,
Распорядился тварью бренной.
Тому, кто здесь избегнет казни,
Грехи припомнятся за гробом.
Но разве он виновен, разве,
Когда такой он создан Богом?
И пламенной расцветкой тигра,
Который разорвал ягненка,
Я любовался. Помню игры
Тигрят — и клетку. Очень звонко
Заржала зебра. Лебедь плавал.
Я думал о свободе воли.
И белый алоглазый кролик
Смотрел на черного удава.
* * *
Я говорил глухому перуанцу
На неизвестном, странном языке:
— Вы разучились поклоняться Солнцу,
И ваши храмы — в щебне и песке.
И девушек и юношей прекрасных
Вы в жертву не приносите давно.
И я узнал из ваших взглядов грустных,
Что вам с богами быть не суждено.
Да, племя кечуа, потомки инков,
Империя — закрытая тетрадь.
Огромных и таинственных рисунков
В пустыне Наска вам не разгадать.
Я под дождем бродил по Мачу-Пичу.
Дождями стерт был идол-ягуар.
Я удивлялся грозному величью
Не города пустынного, а — гор.
Империя? Ни храмы, ни чертоги —
Людишки в бурых тряпках, бурый хлам.
И лепятся хибарки и лачуги
К могущественным скалам и горам.
Ты слышишь, а? Империи не вечны.
Развалины — на фоне гор и скал.
Но перуанец — спал, лежал, беспечный,
И не ему я это говорил.
* * *
Какие вокруг образины,
Какие уродины тут!
Крылато-зубчатые спины
Угрюмую душу гнетут.
Уйдем от зеленых чудовищ,
От синих страшилищ-червей
На Остров Небесных Сокровищ,
Где славит бессмертный Орфей
Богов. Где легко и прозрачно,
И жизнь — как большая звезда.
Туда — от грязцы аммиачной,
От низости злого труда,
От низости злого безделья,
Дельцов, подлецов, дураков,
От злого змеиного зелья
Улыбок, оскалов, щипков, –
Туда, где ничто не похоже
На скуку наскучивших мест…
Но райское пение тоже
(Всю вечность!) тебе надоест…
* * *
Не феями и не каменами,
Не ходом звезд или луны,
А хромосомами и генами
Нам роли определены.
Долой, наследственная химия,
Моя врожденная беда!
Переменю тебя, как имя, я
И улетучусь в никуда!
Неясно, говоря по сути, нам,
Где – в царстве света или тьмы, —
Чьим — добрым или злым — компьютером
Запрограммированы мы…
Хай, Микки-Маус! Лапку миккину
Жмет вольнодумная душа:
Сейчас я на прощанье выкину
Невиданное антраша!
Из картотеки смотрит рожица,
Пищит: — Не разводи бобы.
Ведь точно жизнь твоя уложится
На карточке твоей судьбы.
* * *
Нейтронная бомба не тронет меня.

Еще от автора Игорь Владимирович Чиннов
Т. 2: Стихотворения 1985-1995. Воспоминания. Статьи. Письма

Во втором томе Собрания сочинений Игоря Чиннова в разделе "Стихи 1985-1995" собраны стихотворения, написанные уже после выхода его последней книги "Автограф" и напечатанные в журналах и газетах Европы и США. Огромный интерес для российского читателя представляют письма Игоря Чиннова, завещанные им Институту мировой литературы РАН, - он состоял в переписке больше чем с сотней человек. Среди адресатов Чиннова - известные люди первой и второй эмиграции, интеллектуальная элита русского зарубежья: В.Вейдле, Ю.Иваск, архиепископ Иоанн (Шаховской), Ирина Одоевцева, Александр Бахрах, Роман Гуль, Андрей Седых и многие другие.


«Жаль, что Вы далеко...»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)

Внушительный корпус писем Адамовича к Чиннову (1909–1996) является еще одним весьма ценным источником для истории «парижской ноты» и эмигрантской литературы в целом.Письма Адамовича Чиннову — это, в сущности, письма отца-основателя «парижской ноты» ее племяннику. Чиннов был адептом «ноты» лишь в самый ранний, парижский период. Перебравшись в Германию, на радиостанцию «Освобождение» (позже — «Свобода»), а затем уехав в США, он все чаще уходил от поэтики «ноты» в рискованные эксперименты.Со второй половины 1960-х гг.