Т. 1: Стихотворения - [49]

Шрифт
Интервал

Далекой полночной стаей.
Уйдем, собиратель безмолвий!
Довольно гулять по саду,
Его нет, пойдем поскорее
Домой (куда — неизвестно),
Наследник талого снега,
Приятель тающей тучи,
Плохой переводчик ночи.
* * *
И я свидетель обвинения
(Я плакал чаще, откровеннее),
Но, принимая во внимание,
Что при ближайшем рассмотрении
Черты божественной гармонии
Заметить можно в мироздании;
Что предусмотрено заранее:
Мое ночное задыхание,
Житейские колючки-тернии,
Большое небо предвечернее
(Оно становится печальнее);
Что, что скажу я в заключение?
Что из небесной Руритании,
Где встретят нас благие гении,
Приплыло облако весеннее?
Что нет состава преступления?
И что Виновник мироздания
Заслуживает снисхождения?
* * *
Пестрел и бурлил мексиканский базар,
И воздух клубился, как быстрый пожар.
Клыкастая ведьма ждала за лотком,
И странные сласти лежали на нем:
Смотри — марципановые черепа!
И ведьмин товар покупала толпа.
Орнамент по черепу ярко-лилов,
Желтей канарейки огрызки зубов.
Два синих, блестящих, больших леденца –
О, сахара слаще глаза мертвеца!
Кондитерский череп — сладчайший десерт,
Но я не уверен, что сладостна смерть.
Совсем не уверен, что сладостна смерть.
* * *
Аквариум тихий и мрачный,
Но есть в нем серебряный дым.
А рыбки как будто прозрачны
И светом полны золотым.
Так плавны ленивые позы,
Так райски-нежны плавники!
Как будто бы с розовой розы
Упали в ручей лепестки.
Как эльфы из радостной сказки,
Пажи при подводных царях!
Зачем эти нежные краски
Живущим глубоко в морях?
Мерцайте, морские созданья,
Вы так золотисто-тихи.
Такое ночное мерцанье
Порой излучают стихи.
В своем фосфорическом свете
Стихи проплывают, плывут.
Блестят серебристые сети.
Но люди едва ли заметят,
Едва ли, едва ли поймут.
* * *
Я недавно коробку сардинок открыл.
В ней лежал человечек и мирно курил.
«Ну, а где же сардинки?» – спросил
его я.
Он ответил: «Они в полноте бытия.
Да, в плероме, а может, в нирване они,
И над ними горят золотые огни,
Отражаясь в оливковом масле вот здесь,
И огнем золотым пропитался я весь».
Я метафору эту не мог разгадать.
Серебрила луна золотистую гладь.
И на скрипке играл голубой господин,
Под сурдинку играл он в коробке сардин,
Под сардинку играл – совершенно один.

АВТОГРАФ (1984)

* * *
Займите где-нибудь
шестьдесят пять миллиардов световых лет,
пускайтесь в путь
и долетите (это не трудно совсем,
не трудно, нет)
до галактики М 87
(М как mamma mia, восемь и семь).
Там в средине
плотная темная масса
в пять миллиардов раз больше солнца,
вроде пустыни
(и – контраст после первого класса!);
Там, мой друг, вам навеки остаться придется.
Ведь плотная темная масса
держит вокруг себя скопище звезд и планет,
будет держать и вас — а
вы скажите, что вы астероид,
и висите в звездной пыли.
Кроме того, на обратный путь до Земли
шестьдесят пять миллиардов световых лет
тратить не стоит.
* * *
Гекатомбы, катакомбы,
Ближний, дальний – улюлю!
Я щелчком нейтронной бомбы
Удивлю так удивлю!
Взять плутония, урана
(Дважды надо взять уран) –
И вблизи Альдебарана
Наш очутится баран.
Может, Бог тебе поможет.
Человечество, спасайсь!
Если кто, конешно, может…
Кто не может — не спасайсь!
Кто америкен, кто рашен,
Кто алкаш, а кто зека.
Мы с нейтронами отпляшем
Гопака и трепака!
Я живу — смешное дело! —
В стороне от здешних мест.
Эх! среда меня заела!
И четверг меня заест!
* * *
Благоразумие – безумие,
Всего разумнее бедлам.
Я разум, мертвенный, как мумия,
Пошлю Эразму в Роттердам.
Лисица превратится в ласточку,
А я ничуть не удивлюсь;
Я превращу ее в ракеточку,
Компьютерами заслонюсь.
Ворона полетит в прикрытие —
В подлодку превратим ее.
Прелюбопытное событие —
Отплытие в небытие!
Дома почти не окровавлены,
А дыры покрывает ночь.
На синем черные развалины:
Гоморра и Содом точь-в-точь.
Адью! Примите уверения!
Шлём термоядерный привет!
Переселяемся в селения,
Которых не было и нет.
* * *
Дамоклов меч над прокрустовым ложем,
Дамоклов меч,
И нам говорят, мы должны и можем
На ложе лечь.
А слева Сцилла, а справа Харибда –
Я не Одиссей!
В пучине морской трирема погибла
С добычей всей!
В зловещей воде стоглавая Гидра,
Но ты не Геракл.
Что тебе сказал премудрый и хитрый
В Дельфах оракул?
Выбросив в море нить Ариадны,
В черный прилив,
На гору тянешь камень громадный,
Тезей-Сизиф?
Всё перетрут (работай скорее!)
Терпенье и труд,
И даже веревку у Вас на шее
Они перетрут.
* * *
Мир, созданный Богом, и мир, возникший
Сам по себе…
Который из них, мой ангел притихший,
Понятней тебе?
Философы лгут. И лгут богословы,
Физик, о чем ты? Брось.
Законы природы, закон Иеговы —
То вкривь, то вкось.
О жизни людей, о жизни растений…
И Зло, и Грех.
Нет, нам не понять ничьих объяснений,
Ни тех, ни тех.
Миллионы лет — светлее, темнее —
Слепы, глухи…
Но луч, возникший на Кассиопее,
Лег на стихи.
Ты думал о смысле жизни, о рае,
И ты удивлен.
На строчки твои полутень бросая,
Желтеет клен.
* * *
Уйти? Остаться? Сердце мается.
«Свобода воли»… Полно врать:
Свободой воли называется
Необходимость выбирать.
А выбирать — не знаю, стоит ли.
Пусть лучше выберете Вы.
Ах, две охапки сена стоили
Ослу ослиной головы:
Две одинаковых (Нелепица!
Ну хоть бы спор Добра и Зла!),
И между ними все колеблется
Тень Буриданова осла:
Какой охапке предпочтение
Отдать? Какую первой съесть?
Стоял осел в недоумении,

Еще от автора Игорь Владимирович Чиннов
Т. 2: Стихотворения 1985-1995. Воспоминания. Статьи. Письма

Во втором томе Собрания сочинений Игоря Чиннова в разделе "Стихи 1985-1995" собраны стихотворения, написанные уже после выхода его последней книги "Автограф" и напечатанные в журналах и газетах Европы и США. Огромный интерес для российского читателя представляют письма Игоря Чиннова, завещанные им Институту мировой литературы РАН, - он состоял в переписке больше чем с сотней человек. Среди адресатов Чиннова - известные люди первой и второй эмиграции, интеллектуальная элита русского зарубежья: В.Вейдле, Ю.Иваск, архиепископ Иоанн (Шаховской), Ирина Одоевцева, Александр Бахрах, Роман Гуль, Андрей Седых и многие другие.


«Жаль, что Вы далеко...»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)

Внушительный корпус писем Адамовича к Чиннову (1909–1996) является еще одним весьма ценным источником для истории «парижской ноты» и эмигрантской литературы в целом.Письма Адамовича Чиннову — это, в сущности, письма отца-основателя «парижской ноты» ее племяннику. Чиннов был адептом «ноты» лишь в самый ранний, парижский период. Перебравшись в Германию, на радиостанцию «Освобождение» (позже — «Свобода»), а затем уехав в США, он все чаще уходил от поэтики «ноты» в рискованные эксперименты.Со второй половины 1960-х гг.