Т. 1: Стихотворения - [46]

* * *

О продолжительности жизни

Статистики нам говорят,

Что, если 6 только не болезни,

Мы жили бы сто лет подряд.

(Осенний день, больничный сад.)

Вчера Иван Петрович умер.

Теперь он в небе, новосел

(Как пчеловод средь желтых пчел?).

В одной из одиночных камер

Он годы долгие провел.

За годы жизни он — не спорьте —

Немало горя перенес.

(Теперь — среди высоких звезд?)

Но важен и другой вопрос:

О продолжительности смерти.

* * *

Парижская старая пена,

Осенняя серая Сена,

Сырая стена.

И снова – привычное дело,

И снова — прильнувшее тело,

Где мало тепла.

И дождик мерцает над миром,

Над этим болезненным жиром,

Над черным двором.

К холодным отелям-постелям

(По дням, по часам, по неделям)

Под нежным дождем.

И видеть не грусть и не муку,

А грудь и нежнейшую руку

С пятном, где укус.

* * *

«Занимательная грамматика»:

совершенно возможно

неопределенное наклонение

в будущем времени:

УМЕРЕТЬ.

Или это – пример

более определенного наклонения?

Форма безусловного будущего?

Пиши: умереть — инфинитив

(сравнить английское инфинити,

бесконечность).

Есть занимательная математика:

возьмем

неопределенное уравнение

энной степени

с четырьмя неизвестными:

СМЕРТЬ = X

(словами: равняется иксу,

не Христу, а — равняется иксу)

плюс, может быть, вечность,

бесконечность,

ноль в периоде или же — два или три

неизвестных,

абсолютно, мой друг дорогой, неизве-

неизвестных,

в энной степени.

Неопределенное положение

в высшей степени.

* * *

Эта льдинка в хрустальном стакане

Да, ледышка, растает сиянье.

Ну и тай, ну и тай, ну и тай!

(А на полюсе солнечный глетчер

Ослепителен, дивен и вечен,

И, за вычетом холода, — рай.)

Уплывает, как тающий айсберг,

Эта жизнь, и кончается праздник.

Говорят: нынче есть, завтра нет.

Но душа, как бушующий гейзер,

Вдруг прорвется сквозь холод и ветер

Или нет? Или да? Или нет?

* * *

В безвыходной тюрьме Необходимости,

В застенке беспросветной Неизбежности,

В остроге безнадежной Невозможности

Мне хочется Господней дивной милости,

Мне хочется блаженной Отчей жалости,

Мне этой безысходности не вынести!

Мне хочется прозрачности, сияния,

Прощения, любви, освобождения,

Свободы, благодати, удивления,

Твоих чудес. Чудес! Преображения!

Мне хочется — из мертвых воскресения!

* * *

Помнится, Цезарь сказал: – Finis Poloniae. –

Наполеон: — Ты победил, Галилеянин! –

Кажется, Гитлер кричал: – Отдай мне мои

легионы!

Голос (Отелло? Аттилы?): – Noli tangere

circulos meos!

Иродиада вопила: — Надо снести Карфаген!

— Эврика! — крикнул Ахилл, усекая главу

Архимеду.

Ах, да не все ли равно, кто, когда

Говорил, погибал, завоевывал, бился,

губил?

Филистимляне и гунны, Агамемнон, глава

Олоферна,

Валериан император с ободранной заживо

кожей,

Глава Иоанна. Избави нас, Эммануил!

* * *

В серебряном небе звенели хрустальные

птицы.

Пустая тюрьма отзывалась Эоловой арфой.

Велел водопад в синеве опустелой больницы.

Гуляли убитые в небе с Марией и Марфой,

И раны их пели, как мелкие Синие птицы.

Кровавые пятна в слезах целовали убийцы.

Последние слезы, как фейерверк, в небе

сияли

И Моцарт играл в облаках на хрустальном

рояле.

Но ты не поверил, ответил: — Едва ли,

едва ли.

И глухо плеснули угрюмые воды Печали.

* * *

На последнем вскрытии

врач обнаружил

в моем организме

неизвестные органы.

Ни один мне не нужен,

могу подарить их,

скажем, отчизне

(вы растроганы?).

Если хотите,

могу пересадить их

(они – точно из белого теста)

вам, любезный читатель, –

если в вашем организме,

как полагал Аристотель,

есть свободное место.

* * *

Душа, душа, ты ванька-встанька,

А мне – куда уж, не восстать?

Огни земного полустанка —

Без продолженья, так сказать?

Иван Ильич у Льва Толстого

Увидел свет — об этом речь.

Конец — или начало снова?

Шпрехен зи дейч, Иван Андрейч?

Подходит срок и — битте-дритте!

Печален, братцы, наш удел:

Пожалуйте, милейший, бриться!

«Пустынник ахнуть не успел».

Придется, кажется, расстаться

С самим собой. Адье, мерси!

А может быть… А может статься…

До-ре-ми-фа, фа-соль-ля-си.

* * *

Где-то светлый Бог, где-то вечный свет.

Предъявить бы счет, возвратить билет.

Здесь нельзя дышать, мне темно от зла.

Дай мне воздуха, света, тепла.

Но хотя я мучаюсь, маюсь, мечусь,

Я билет возвратить боюсь.

Белкой в колесе… Как рыба об лед.

Предъявить не смея счет.

Ты увидел бы взмах моей руки

Над мерцаньем ночной реки?

Ты увидишь тусклую тень — и пятно, –

Если выброшусь я в окно?

Я не выброшусь. Я готов стареть,

Чашу пить до конца, молчать, терпеть.

И дождусь. Не будет грусти и мук,

Вместо грусти будет — каюк.

* * *

Бабушка надвое сказала.

Смерть отсекает нам душу от тела

Помнишь, садовник рассек червяка?

Как извивались два узких куска!

(Черная грядка так жирно чернела.)

Ящерица, от врага убегая,

Хвостик оставит добычей врагу.

(Солнце легло на речном берегу,

И синева простиралась густая.)

Хвостик тот мутно-зеленый, о, стань

Ярким хвостом лучезарной кометы!

(Вот мы уселись у берега Леты

И облака — темно-серая рвань.)

Целым червем станет полчервяка,

Новым хвостом шевельнет саламандра.

Что же ты нам напророчишь,

Кассандра?

Ракушку вынь из речного песка.

* * *

В белой тундре слышен щелк:

В снежной буре ходит волк.

Серый зайчик пробегал.

Серый волк его задрал.

В жизни будущей, иной

Станет волк большой свиньей.

Зайчик, перевоплотясь,

Уж не зайчик, а карась.

Ни свинье, ни карасю

Жизнь дожить не дали всю.