Сюжет Бабеля - [11]

Ночью Шлойме встает с постели, стараясь никого не разбудить, выходит на крыльцо, цепляет на крюк веревку и вешается.

Логические основания такого поступка не представляются очевидными…

Рассмотрим, однако, реальный фон рассказа.

16 февраля, спустя неделю после публикации рассказа Бабеля, в том же киевском журнале «Огни» появилась следующая заметка:

«На днях в газетах промелькнуло коротенькое сообщение: повесился еврей, высланный [курским губернатором Н.П.] Муратовым, оставив жену и восемь детей. Оказывается, этот еврей в том месте, из которого его выселили, прожил 20 лет, и гроза разразилась над его головой внезапно. Говорить о законности или незаконности этого и подобных ему административных распоряжений не приходится: уже слишком много было говорено о широко развившемся за последнее время произволе местных больших и малых правителей — преимущественно по отношению к евреям.

Где-то, за тяжелыми портьерами, закрывающими уличный свет, — сидят люди в футлярах, выкапывая измену, и с сознанием отлично исполненного долга подписывается роковая бумага, кладется печать <…> Бумага быстро достигает своего назначения и громом поражает мирнейшего из мирных еврейских обывателей. <…> и приходится в лютый мороз — во исполнение приказа — со всем домашним скарбом поскорее убраться куда глаза глядят. Про все эти ужасы несчастных выселенцев немало писалось в газетах. Не выдержал высланный Муратовым еврей всех этих ужасов, испугался тяжелой перспективы, ожидающей его семью, и переселился в лучший мир, где нет правных и бесправных, чем, надо полагать, привел в немалое недоумение своих ежедневных непрошенных гостей, исполнителей начальнического приказа.

— Помилуйте, нешто это новость, диковинка? — Их высылают ежедневно сотнями, тысячами, а ничего: все тихо, спокойно, чинно. А тут вдруг, хе-хе-хе, — нашелся недовольный! — Туда ему и дорога!»^{70}.

Получается, что фабулу своего рассказа Бабель не выдумал, а писал его по горячим следам совершенно конкретного события. Но не только из газет добывалось знание о новых веяниях — писатель ощутил их на собственной шкуре.

Как известно, с 1911 года Бабель обучался в Киевском Коммерческом институте. А в 1912 году институт был уравнен в правах с государственными высшими учебными заведениями. Это означало, в частности, введение процентной нормы — количество евреев не могло превышать 5 % от числа студентов. И 27 января 1912 года Министерство торговли и промышленности, ведающее экономическим образованием, утвердило новые правила приема в институт^{71}. Но речь шла не только о новом наборе, процентная норма должна была соблюдаться и в отношении тех, кто уже являлся студентом. Вот корреспонденция, помещенная в журнале «Огни» 6 октября 1912 года:

«Тяжелый момент переживает теперь еврейское студенчество Киевского Коммерческого Института. Известный циркуляр Министерства Торговли и Промышленности] о перечислении в число действительных студентов только 5 процентов из наличного состава поставил в безвыходное положение огромное число с лишком в 1800 человек. Эта огромная армия обездоленных должна будет в течение целого ряда лет „сидеть у моря“ и ждать перечисления в действительные студенты. Между тем многие так таки и не дождутся и довольны будут уйти ни с чем, так как циркуляр устанавливает для евреев предельный срок пребывания в Институте — в 4 года. Жестокость этого циркуляра обратила на себя внимание некоторых купеческих сфер, которые обратились с ходатайствами в Министерство о нераспространении ограничительных мер на наличный состав евреев-студентов и повышение процентной нормы до десяти. Нельзя предугадать, как отнесется министерство к ходатайствам купцов, идущим из Одессы, Екатеринослава и Киева.

Одно можно предсказать, что на полный успех рассчитывать нечего: если министерство могло игнорировать пожелание даже третьеиюньской Государственной Думы, которая подавляющим большинством высказалась за предоставление возможности кончить Институт с правами старым студентам без каких-либо ограничений, то едва ли голос купечества повлияет на министерство в смысле отмены полностью циркулярного распоряжения. Возможны только уступки»^{72}.

Сразу скажем — не было даже уступок. И полноправными студентами (в институте их называли «действительными слушателями») стали лишь 180 евреев, еще 80 крестились^{73}… А прочие — при попустительстве администрации — смогли продолжить обучение, став вольнослушателями.

И Бабель, с августа 1911 года по май 1912-го числившийся действительным слушателем^{74}, превратился в вольнослушателя. И с осени 1912 года по август 1915-го аккуратно посещал лекции, писал положенные работы и сдавал экзамены^{75}… Вот только одна беда, удостоверение вольнослушателя не являлось видом на жительство, и в любой момент Бабеля могли из Киева выселить. Но, видимо, три года как-то удавалось закон обходить.

А к концу 1914 года появился новый повод для волнений: 30 июня (12 июля) Бабель должен был достичь призывного возраста — 21 год. По каковой причине пишется следующая бумага:

«Его Превосходительству Господину Директору Киевского Коммерческого И-та Вольнослушателя 7-го семестра экономического отделения Исаака Маньева Бобеля