Сюзанна и Александр - [145]

— Ну и что? — спросила она равнодушно. — Даже если он сделает предложение, я, наверное, ему откажу.

— Вот как?

— Мне как-то боязно представить себя его женой, мама. Он такой необузданный, ироничный… с ним не будет покоя. Может быть, я слишком неопытная для него.

— Если ты не имеешь намерения становиться его женой, не провоцируй его на предложение.

Она рассмеялась.

— Не провоцируй? Разве это возможно? Никто на свете не может повлиять на Буагарди, кроме него самого. Ты не знаешь, какой он. Я даже хочу, чтобы он решился наконец на предложение… хочу немножечко посмеяться над ним, как он подтрунивал надо мной.

Я со вздохом произнесла, поднимаясь:

— Ладно. Решай сама, ты уже взрослая. Только, пожалуйста, будь благоразумна. Оба твоих поклонника — Буагарди и Поль Алэн — кажутся мне слишком опасными партиями, так что не спеши.

Подумав, я добавила:

— Брак — иногда невыносимая вещь, Аврора.

Впрочем, я понимала, что настроена сейчас слишком предвзято. Потом я вспомнила, что Буагарди, при всех его достоинствах и его знатном имени, далеко не богат. Иначе говоря, у него ничего нет. Может быть, тот бриллиант на пальце — это все его состояние. Словом, вполне возможно, что ему даже некуда будет привести свою жену.

Не полагаясь всецело на благоразумие Авроры и считая Поля Алэна потенциально более опасным и нежелательным, я, встретив своего деверя на лестнице, заставила себя заговорить с ним. Я сказала ему, что будет лучше, если он, как более взрослый, оставит Аврору в покое и предоставит ее самой себе. Не нужно этих бесконечных прогулок верхом, этих гуляний по саду… Я вскользь намекнула, что у нее вскоре будет жених, хотя и не была в этом уверена.

— Прошу вас, — сказала я настойчиво, — оставьте ее, у вас ведь нет серьезных намерений.

Он слушал мои слова, но, похоже, они действовали на него, как красная тряпка на быка. Поль Алэн побагровел.

— Вот как? — переспросил он напряженным голосом. — Вы, похоже, решились шантажировать меня?

— Шантажировать? — переспросила я ошеломленно.

— Да. Либо брак, либо разлука — так? Ей-Богу, я не сделал ничего такого, чтобы заслужить столь суровое наказание, как женитьба.

— Прекрасно! — парировала я холодно. — Будьте добры оставить Аврору в покое. Если вы не намерены жениться, зачем все это?

— Да, я не намерен. Вам удалось околпачить моего брата, но, клянусь Богом, ни одной даме из вашей семьи больше так не повезет, как вам.

Я побледнела так, что у меня побелели даже губы. Я и раньше знала, что Поль Алэн — человек крайне неуравновешенный, но все-таки не могла предположить, что моя просьба будет понята как шантаж или намерение его «околпачить». Я бы закатила ему пощечину, если бы не опасалась какой-нибудь непредвиденной выходки с его стороны. В этот миг в гостиную вошел Александр.

— Что случилось? — спросил он, глядя то на меня, то на брата.

— О, ничего! — вскричала я с сарказмом. — По крайней мере, ничего такого, что могло бы смутить ваше хладнокровие. Вашей жене нанесли маленькое оскорбление, только и всего.

— Вас оскорбили? — холодно спросил Александр. — Полноте. Поль Алэн вряд ли на это способен.

Я молчала, борясь с гневом. Герцог вполголоса произнес:

— Не думаете же вы, что я буду драться с братом на дуэли? У меня достаточно тонкий вкус, чтобы не допустить подобной нелепицы.

— Вкус? — переспросила я холодно. — Да, верно. Он у вас гораздо тоньше ваших рыцарских чувств.

Я вышла, вне себя от гнева, но за столом заметила, что братья не разговаривают между собой. Сразу после ужина Поль Алэн оседлал коня и уехал — видимо, к своей вдове в Понтиви. Дней пять о нем ничего не было слышно, и от его нападок я была избавлена.

4

Дождь зарядил надолго. Не проходило и дня без него. По утрам было сыро, холодно, и Белые Липы полностью затягивались молочно-белым туманом. Тепло так и не наступало.

Когда приходил вечер и струйки дождя стекали по оконному стеклу, невольно казалось, что близится осень. А лето, в сущности, еще только начиналось. Ни цветы, ни птицы уже не радовали глаз и слух; когда в полдень тучи расступались и в чистом голубом просвете между ними показывалось солнце, все вокруг сразу светлело, и бретонцы были рады даже таким кратким моментам тепла.

Я сидела у окна, наблюдая, как угасает день. Светлые пятна фонарей, размытые дождем, сквозь туман казались расплывчатыми, призрачными. Тяжелая от влаги листва каштанов стучала в окно. Ливень намывал грязь на прежде светлые песчаные дорожки.

Я раздумывала над тем, о чем только что узнала. Директория приняла закон о заложниках, и это было напечатано во всех газетах. Директоры ставили целью «прекратить грабежи и положить конец действиям шуанов, признаки которых обнаружились в южных и западных департаментах». Для этого предписывалось «брать заложников среди родственников эмигрантов, бывших дворян и родственников лиц, известных всем как участники сборищ и банд убийц»; и те и другие считались «несущими ответственность за убийства и грабежи, совершаемые внутри страны из ненависти к Республике».

Почему это я должна нести ответственность, я не знала. Но одно было ясно: отныне, если республиканцы не смогут поймать Александра или Поля Алэна, они возьмутся за меня, Филиппа, близняшек и Анну Элоизу. Нас снова посадят в тюрьму.