Сюзанна и Александр - [144]

Я передернула плечами и зябко поежилась. В тот же миг теплая рука герцога сжала мой локоть — ласково, нежно, так, что волна тепла разлилась по моему телу. Я не шевелилась.

— Вы замерзли, — сказал он тихо, гладя мой локоть. — И у вас капли дождя сверкают в волосах. Как алмазы.

Я взглянула на него, и он даже в сумерках увидел, как холоден мой взгляд. Александр отпустил мой локоть и отступил на шаг. Потом, с силой сжав хлыст обеими руками, проговорил:

— Пойдемте, наконец, в дом. Нас ждут.

Я поднялась и мгновение постояла в нерешительности, размышляя, не опереться ли мне на руку герцога, — это было вполне возможно, ибо его полусогнутая в локте рука была рядом. Я не воспользовалась ею. В полном молчании мы медленно пошли в дом, и лишь раз, когда я споткнулась в темноте, Александр поддержал меня за талию — сухо, не особенно ловко и совсем не любезно.

— Приведите себя в порядок, — сказала я уже в вестибюле. — Вы весь в грязи.

Не прибавив больше ни слова, я отправилась в голубую гостиную, распорядившись на ходу, чтобы поскорее подавали чай.

Чаепитие, к счастью, удалось, и все были довольны. Если бы не Поль Алэн, отравлявший своим присутствием вечер, я бы и вовсе была рада. Александра в гостиной не было, он явился только к полуночи, когда все расходились по своим комнатам, подошел ко мне и незаметно протянул связку ключей.

— Вот как? — спросила я, невольно улыбаясь.

— Вы победили. Анна Элоиза сдалась.

— Сдались и вы, господин герцог.

На короткое время нам удалось найти довольно дружеский тон. Провожая меня в спальню, он подробнее рассказал мне о том, что видел во время поездки, и даже выслушал несколько моих советов. Мне казалось, что, раз уж в сельском хозяйстве мы терпим убытки и оба в этом плохо разбираемся, может быть, лучше продать некоторую часть земель и вложить деньги в лионские шелковые мануфактуры — они почти всегда были выгодны.

— Мой отец так делал еще до революции, — сказала я в заключение.

— Может, вы и правы. Хотя, с другой стороны, раз Суворов отобрал у Республики Италию, лионские промышленники лишились гигантской фабрики шелка-сырца.

Помолчав, он добавил:

— Во всяком случае, над этим стоит подумать.

Мы остановились у дверей моей спальни. Я взялась за ручку двери и, подняв голову, посмотрела на герцога. Он молчал, пристально меня разглядывая. Потом вдруг его рука легла на мои пальцы и сжала их.

Я никак не отреагировала: не вздрогнула и не стала освобождать пальцы. Смысл этого жеста был мне ясен. Александр с легкой усмешкой произнес, лаская мое запястье:

— Может быть, мы забудем нашу недавнюю размолвку и соединим на эту ночь наши холодные постели?

Ирония почудилась мне в его голосе. Он словно пытался скрыть под ней свои истинные чувства — искреннее желание и симпатию. Но я понимала, что эти чувства проснулись тогда, когда ко мне проявил интерес Бурмон. Кроме того, прикосновение Александра не пробудило сейчас во мне ни малейшего отклика. Да и повторять ошибки я не хотела.

— Мне трудно забыть то, что было, — отчеканила я твердо.

Он негромко спросил:

— Так да или нет, Сюзанна?

— Нет. Доброй ночи, Александр.

Я вошла, оставив его за дверью. И хотя по натуре я вовсе не была злопамятна, сейчас мстительное торжество завладело мною. Он хотел меня, а я отказала. Ни капли сожаления не проснулось во мне, когда я думала о своем отказе. Я предчувствовала, что впервые за несколько недель буду спать безмятежно и крепко, как ребенок.

Кто знает, может быть, я и вправду переставала его любить?

3

В четверг после мессы Аврора просто ошарашила меня заявлением:

— Мне кажется, если и дальше так пойдет, месяца через два Жильбер сделает мне предложение.

Ошеломленная, я уставилась на нее.

— О ком ты говоришь? Кто такой этот Жильбер?

— Так зовут господина де Буагарди, мама, — терпеливо пояснила она.

— И вы называете друг друга по имени?

— А что тут удивительного?

— Ничего, но… я даже не подозревала, что у вас настолько близкие отношения.

Настороженная, я ждала от Авроры объяснений. Она задумчиво молчала, качая туфелькой, потом, вдруг встрепенувшись, простодушно произнесла:

— Кажется, он влюбляется в меня. Или, по крайней мере, я ему очень нравлюсь.

— И он дал тебе понять, что хочет жениться?

— Нет. Пока нет. Но я дала ему понять, что иначе он ничего не добьется.

— А ты его любишь?

Надув губы, она протянула:

— Не знаю. Мне еще надо подумать. Но ведь он хороший, правда?

«Гм, — подумала я, — совсем недавно она досадовала, что он насмехается над ней». Я, впрочем, не сомневалась, что Аврора любого может очаровать: она расцветала с каждым днем, становилась красивее, стройнее, увереннее, изящнее. Если бы здесь, в Белых Липах, бывало больше мужчин, у нее была бы тьма поклонников.

И все-таки в Буагарди я сомневалась. Он казался мне слишком насмешливым и ветреным для того, чтобы взвалить на себя такую обузу, как брак. Я смутно слышала, что он заводит любовниц чуть ли не в каждом городе. Он был старше Авроры лет на четырнадцать. Кроме того, он был очень знатного рода, и я не была уверена, что он решится жениться на девушке столь сомнительного происхождения.

Полагая, что для Авроры лучше знать правду, я в мягкой форме все это ей высказала.