Сюрреализм по-английски - [4]

похожую на сумасшедшего английского короля Эдуарда Третьего.

Роберт Блай (р. 1926)

ПРОБУЖДЕНЬЕ ОТ СНА

По венам поплыли эскадры,

Негромкие всплески у ватерлиний,

И чайки качаются на соленом ветру.

Утро настало. Страна проспала всю зиму.

Окна заткнуты шкурами, во дворе груды

Окоченевших собак, и руки неуклюже сжимают тяжелые книжки.

И вот мы проснулись и встали с кровати и завтракать сели —

Ликующие голоса в кровяном порту,

В тумане высятся мачты, и в солнечном свете снасти скрипят.

И вот мы поем и тихо танцуем на кухонном полу.

Тело наше словно бы порт на рассвете.

Мы знаем, что капитана не будет весь день.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ РАДОСТНЫЙ ХОР ДЛЯ ТЕХ, КТО ДОЧЁЛ АЖ ДОСЮДА

Я сижу в одиночестве поздно ночью.

Я сижу с закрытыми глазами, мысли проносятся сквозь меня.

Я сопротивляюсь, а не плыву по течению.

На болоте таинственная мать зовет своих цыпочек, их засосало трясиной.

Я люблю эту Мать.

Я враг этой Матери, дайте мне меч.

Я сигаю ей в рот, забитый водорослями.

Я лечу одинокой щепкой сквозь стратосферу, оставляя огненные следы!

Я шагаю выпрямившись, одежды хлещут по пяткам,

Я бегу прижимаясь к земле, как испуганный зверь.

Я шаровая молния, высеченная дровосеком из волчьего живота,

Я плыву, словно солнце, над избушкой на курьих ножках,

Я сижу, словно лошадь, в ветвях каштана, и пою,

Я человек, запертый в дупле дуба, я жду молнии,

потому что меня выпускают только в ненастные ночи.

Я спешу, словно форель со стальной головой, к своей матке-горе,

чтобы жить в той реке, где я родилась, глотая новую воду.

Порою, когда я читаю свои стихи поздно ночью,

Мне кажется, что я путник на бесконечной дороге,

И я ощущаю, как это голое, волосатое тело одиноко во Вселенной и барахтается в сумерки в степи…

Я плавал в вечности трескового рая,

Я чувствовал, как серебро бесконечных чисел тёрлось о мои бока,

Я поворачиваюсь, как крокодил, и плещусь в мутной воде

Я воплю, как вопит бабуин, когда детеныш падает с дерева,

Я, словно свет луны, заставляю лён цвести в ночи!

Я разлетелся, как ангел, на три части над Уральским хребтом!

Я вообще никто.

* * *

Я выжил, как шип в темном небе,

Я тот, с кем я никогда не был знаком,

Я несусь, как проворная рыбка по взбаламученным водам,

Я рыдаю, словно последний отпрыск в пустынных домах

Я спрятался, как лосось в бассейне на полу храма

Я то, что осталось от тех, кого любили

Я, словно букашка с черными эмалированными коленями, обнимаю кривую безумия

Я поднимаюсь, словно вечерний свет с океанских просторов

Я сражаюсь, как вечное блаженство в высоких камышах.

Наши лица сияют отраженною тьмою Тигра,

соты, слепленные пчелами, что продолжают расти после смерти,

комната с задернутыми шторами из человечьих волос.

Пантера наслаждается тем, как сгущается тьма.

Руки мчатся навстречу друг другу сквозь мили пространства.

Все спящие в целом мире берутся за руки.

Билл Нотт (р. 1940)

СМЕРТЬ

Когда сплю, складываю руки на груди

Руки положат точно так же

Словно бы улетаю в себя

СТИХОТВОРЕНИЕ

Когда ты умрешь, Наоми

твои волосы станут зверьком

пушистым и безымянным

ГУДБАЙ

Если ты еще не умер, читая

эти строки, закрой глаза и увидишь

как я чернею под веками

Рон Пэджет (р. 1942)

ДЕКАБРЬ

Лягу посплю

в своей чашечке.

Марк Стрэнд (1934–2014)

ЧЕЛОВЕК НА ДЕРЕВЕ

Я сидел в холодных ветвях.

Я был раздетым, хотя дул ветер.

Ты стояла внизу в теплом пальто,

своем обычном пальто.

И когда ты его расстегнула, грудь обнажив,

выпорхнули белые мошки; всё, что ты говорила

в эту минуту, тихо ложилось на землю,

землю у твоих ног.

Из облаков мне в уши посыпался снег.

Со снегом смешались мошки твоего пальто.

И ветер, овевая мне руки и подбородок,

хныкал, как мальчик.

Ни ты, ни я никогда не узнаем,

отчего нам обоим стало так плохо.

Облака просочились мне в руки, и руки выросли.

Они и сейчас продолжают расти.

Я качаюсь в белом зимнем воздухе,

крик скворца опускается мне на кожу.

На очках вырос папоротник; я его вытираю,

чтобы видеть тебя.

Я вращаюсь, и дерево вместе со мной.

Вещи при этом свете полны значенья.

Ты закрыла глаза, и твое пальто

соскальзывает с плеча,

дерево отпрянуло, как ладонь,

ветер дует в такт моим вздохам, но ни в чем нет уверенности.

Возможно, эти слова украли у меня изо рта

совсем не эти стихи.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ

Я направлялся в центр

и вдруг увидел человека в черном,

в черном плаще и черных ботинках, он шел ко мне.

Он выставил руки перед собой,

на пальцах сверкали колечки,

он похож был на летнюю звездную ночь.

Стояло лето. Ночь была звездной.

Я шел коридором высоких зданий.

Человек в черном подошел ко мне.

Вощеные кончики усов сияли,

как крошечные копья, а зубы блестели.

Я протянул ему руку, но он не взял ее.

Я стоял и смотрел, как дурак, ему, черному, вслед,

потрясенный, униженный, слезы болтались

в душном воздухе, словно люстры.

БРАК

С разноименных полюсов

медленно дует ветер.

Она движется в толще воздуха.

Он шагает по облакам.

Она прихорашивается,

взбивает прическу,

подкрашивает глаза,

улыбается.

Солнце согревает ей зубы,

она увлажняет их кончиком языка.

Он стряхивает пыль с пиджака

и поправляет галстук.

Он курит.

Скоро свиданье.

Ветер несет их навстречу друг другу.

Они машут руками.

Всё ближе и ближе.

Объятье.

Она стелет постель.

Он снимает штаны.

Они женятся

и заводят ребенка.