Сюрприз для повесы - [9]

— А что такое? — вскинул брови Вронский. — Вам не нравится, когда вас целуют?

— Не нравится, — резко ответила Анастасия.

Но Константин Львович уже горел. Нимало не пытаясь охладить свой пыл, он снова пододвинулся к Насте, одной рукой пытаясь овладеть ее ладошкой, а другой обнимая за плечи. Дышал он шумно и прерывисто.

— Прекратите! — вжимаясь в угол, прошептала Настя, и глаза ее выплеснули на Вронского голубое пламя. — Иначе я на ходу выпрыгну из кареты.

Но красавец, похоже, ничего не слышал. Он еще крепче обнял Настю, а другая рука его легла на ее колено и медленно поползла вверх. Анастасия уперлась ладонями в его грудь, но ее сопротивление было тотчас сломлено. Ладонь Вронского проникла под шубку и через несколько мгновений грозила оказаться возле ее бедер.

Это был один из тех волнующих моментов, которые Вронский особенно любил. Конечно, проникновение в женщину, если оно самое первое, вещь крайне приятственная, однако прелюдия к этому… Слаще, верно, ничего и не бывает…

На повороте карету тряхнуло, и на какое-то мгновение Вронского отбросило от Насти. Этого времени ей хватило, чтобы порывистыми движениями пальцев открыть дверцу кареты и, не раздумывая, буквально выброситься из нее на мостовую.

— Стой! — заорал Вронский кучеру, и карета встала, будто наткнулась на невидимую преграду.

С побелевшим лицом Константин Львович выскочил на улицу и увидел Настю, глубоко впечатанную задним местом в единственный сугроб, который, верно, забыли или поленились убрать с дороги дворники. Она сидела в сугробе, сложенная пополам, и голова ее почти упиралась в красные сафьяновые сапожки. Вронский облегченно выдохнул и протянул руку, пытающейся выбраться из сугроба девушке. Ничего комичнее ее положения, он не видел в жизни…

— Позвольте, я вам помогу, — глухо сказал он, давясь от готового вырваться наружу хохота и отводя взор, в котором прыгали искорки смеха. — Вам без моей помощи… трудно будет… выбраться…

Настя полоснула по нему голубыми молниями своих черных глаз, высвободила руки, уперлась ими в снег и, приподнявшись, съехала из сугроба на мостовую, как дети съезжают с горок. Руки Вронского она не приняла. Когда он принялся было помогать ей отряхиваться, Настя отскочила от него и срывающимся голоском пронзительно воскликнула:

— Не прикасайтесь ко мне!

— Хорошо, хорошо, — примирительно поднял ладони Вронский. — Вы не ушиблись?

От смеха, сдерживаемого с большим трудом, у него дрожал подбородок и раздувались ноздри.

Анастасия снова бросила на него строгий взгляд, правда, уже без голубых лезвий, отряхнула последнюю крошку талого снега, прилипшего к шубке и, гордо вскинув голову, пошла по мостовой. Вронский, кивнув кучеру, чтобы тот следовал за ним, пошел за Настей.

— Простите меня, Анастасия Павловна, — поравнявшись, тихо произнес он.

— Вы… вы. — Она вскинула на него рассерженные глаза, но не увидела во взгляде Вронского ни прежней уверенности, ни теплой и обволакивающей обворожительности. Константин Львович смотрел просто, и в его взоре сквозили удивление, уважение и даже некоторая благодарность. Черт возьми, как этот человек умеет быть приятным!

— Простите меня, Анастасия Павловна, — повторил тихо Вронский. — Я больше так не буду… с вами.

— Да вы словно дитя малое: «больше так не буду». Смешно даже…

— Ей-богу, не буду. Вы ведь мне, действительно, очень нравитесь. Вот я и подумал, почему бы мне с вами не закрутить интрижку. Или ни к чему не обязывающий романчик: я вам подарки и все такое, а вы мне свое благорасположение, так сказать. Как это делают многие. Но вы оказались… другой, — добавил он задумчиво. — И… спасибо вам за это.

Какое-то время они шли молча.

— Вы… больше не делайте так, — наконец, произнесла она примирительно. — Ладно?

— Клянусь, — повеселел Вронский, — значит, вы простили меня?

— Вы же объяснились. Честно и искренне. Чего же на вас дуться-то? — посмотрев на него, сказала Настя.

— Вы удивительная девушка, — произнес с нескрываемым восхищением Вронский.

— Опять? — нахмурила бровки Анастасия.

— Нет, правда, — поторопился успокоить ее Константин Львович, — я вам это сказал без всякого заднего умысла. Порою мне кажется, что в вас. — Он на какое-то время замолчал, подыскивая слова, что ранее за ним не замечалось, ибо у него на всякие случаи всегда были заготовлены целые фразы. — В вас сидит какой-то бесенок, колючий и ершистый, а по сути — милый и добрый. И это крайне притягивает.

— Кого-то, возможно, и притягивает, — сказала задумчиво Настя, — а кого-то, наоборот, отталкивает, — с печалинкой добавила она.

Так они и шли: Анастасия, а чуть поодаль от нее — Константин Львович, за ними, сбоку, четверка лошадей, впряженная в карету с родовыми гербами на дверцах.

— Ну, вот мы и пришли, — сказала Настя, когда они дошли до парадного подъезда ее дома. — Спасибо, что проводили.

— Еще раз прошу извинить меня за мою… бестактность, — серьезно произнес Вронский.

— Я на вас не сержусь, — так же серьезно ответила Настя. — Я даже отчасти благодарна вам.

— За что? — удивился Константин Львович.

— За внимание, проявленное ко мне. Своеобразное, конечно, — она усмехнулась, — но все же внимание.