Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна - [8]

— Том, молчи!

— И какой громаднейший!

— О, Господи… Господи… помилуй!.

— Молчи сам теперь… он сюда направляется.

Том был в таком волнении, что едва мог прошептать это. И я посмотрел… не мог удержаться от этого. Мы оба приподнялись на колени, упершись подбородками в плетень и стали смотреть, едва дыша. Что-то близилось по дороге, но тень от деревьев мешала нам видеть, что это такое, до тех пор, пока это не поровнялось с нами… Тут оно вступило в пространство, ярко освещенное месяцем… и мы так и повалились назад: это была тень Джэка Денлапа!

Минуты с две мы не могли и пошевелиться; потом видение исчезло, и мы заговорили шепотом. Том сказал:

— Они всегда бывают неясные, точно из дыма сотканные. Может быть, и делаются из тумана… а это была не такая!

— Не такая, — подтвердил я. — Я отлично видел бакенбарды и очки.

— Да, и можно было тоже хорошо рассмотреть цвета на его маскарадном наряде… Брюки клетчатые, зеленые с черным.

— Жилет из бумажного бархата, пунсовый с желтыми клеточками…

— Кожаные штрипки у панталон… и еще одна из них болталась, незастегнутая…

— Да и эта шляпа…

— Что за странная шляпа для тени!

Надо вам сказать, что тогда только-что вошли в моду такие шляпы: черные, высокие, вроде дымовой трубы, твердые, негнущиеся и с круглым дном… точно обрубок сахарной головы.

— Не заметил ты, Гекк, волосы у него те же?

— Нет… Или заметил?.. То кажется мне, что да, то опять нет…

— Я не заметил, но что касается саквояжа, я очень хорошо видел его.

— И я. Но к чему тени иметь саквояж?

— Вот на! Не хотел бы я быть таким дураком, будь я на твоем месте, Гекк Финн. Все, что было у человека, то и его тени принадлежит. Им надо иметь свои вещи, как и всем другим. Ты видишь же, что платье у привидения обратилось в такое же вещество. Почему же не обратиться и саквояжу? Это понятно, я думаю.

Он был прав. Я не мог ничего возразить. В это время мимо нас прошел Билли Уитерс с своим братом Джэком. Джэк говорил:

— Как ты думаешь, что такое он тащил?

— Не знаю… а только что-то тяжелое.

— Да, едва справлялся. Верно это какой-нибудь негр, который украл ржи у старого пастора Силаса.

— Так и я думаю. Оттого я и виду не подал, что подметил его.

— И я тоже!

Они оба захохотали и пошли, так что мы не слышали более ничего, но из сказанного было уже видно, до чего стал непопулярен старый дядя Силас. Никогда эти люди не позволили бы негру обворовывать кого бы то ни было так безнаказанно!

Тут заслышались нам и другие голоса, сначала невнятно, потом все громче и громче, вперемежку с хохотом. Это шли Пэм Биб и Джим Лэн. Джим спрашивал:

— Кто?.. Юпитер Денлап?

— Да.

— Не знаю… Но думаю так. Я видел, как он копал землю, с час тому назад, при закате… вместе с пастором. Он сказал, что не вырваться ему в этот вечер, но собаку его мы можем взять, если хотим.

— Сам он устал, вероятно.

— Полагаю… трудится так.

— Что и говорить!

Они рассмеялись и прошли. Том сказал, что лучше всего пойти следом за ними, потому что это по дороге и нам будет не так страшно встретить опять тень, если мы не одни. Мы так и сделали, направляясь прямо к дому.

Происходило это вечером второго сентября, в субботу. Я никогда не забуду этого числа, и вы увидите скоро, почему я так говорю.

VI

Трусим мы так вслед за Джимом и Лэмом и поровнялись, наконец, с задним заборчиком, у которого стояла хибарка старого негра Джима (он тут и был схвачен, после чего мы его освободили), собаки высыпали нам навстречу и стали вертеться около нас в знак приветствия; в доме виднелся огонь, стало быть, нам не было уже страшно и мы хотели перелезть через изгородь, но Том шепнул мне:

— Стой! Посидим с минуту. Вот дела!

— Что такое? — спросил я.

— А очень многое, — ответил он. — Ты ожидаешь, разумеется, что мы так и кинемся рассказывать дома о том, кто убит там среди смоковниц и кто те мерзавцы, что совершили это злодейство. Расскажем, что они задумали это, чтобы завладеть бриллиантами… словом, распишем все как нельзя лучше и будем торжествовать, потому что вернее всех знаем, как и почему все это здесь случилось?

— Конечно, я этого ожидаю. Да ты будешь не Томом Соуэром, если пропустишь подобный случай. И если ты примешься расписывать, то уже, само собой, красок не пожалеешь.

— Хорошо, — возразил он как нельзя спокойнее, — а что ты скажешь, если я не промолвлю ни слова?

Это меня изумило и я сказал:

— Я скажу, что ты врешь. Шутишь, Том Соуэр, и более ничего.

— А вот посмотрим. Шла тень босиком?

— Нет. Да что же из этого?

— Ты погоди… Увидишь, что. Была она в сапогах?

— Была. Это я видел хорошо.

— Ты поклянешься?

— Изволь, поклянусь.

— Я то же. Что же это означает, можешь сообразить?

— Нет, не могу. Что же такое?

— А то, что мошенники не завладели бриллиантами!

— Господи, помилуй! Ты-то почему полагаешь?

— Не только полагаю, но знаю наверное. Разве брюки, очки, бакенбарды и саквояж и всякая там принадлежность не вошли в состав тени? Не перешло ли сюда все, что было на покойнике? И если его тень ходит теперь в сапогах, то ясно, что сапоги остались тоже на мертвом; эти негодяи не сняли их, почему-то. Какое тебе нужно еще доказательство?

Нет, подумайте только! Я не встречал еще головы почище той, что была у Тома! У меня тоже были глаза и я мог видеть ими то и другое, но значения этих вещей я не брал в толк. Но Том Соуэр был не таков! Если Том Соуэр усматривал вещь, она становилась перед ним на задние лапки и объясняла ему: «Вот кто я и что во мне!» Нет, право, я такой башки не встречал.