Сыщик Путилин - [20]

— Да, мой сын, мой единственный сын действительно бесследно исчез вот уже девять дней назад…

— И вы не тревожитесь из-за этого исчезновения, граф?

Горький смех, в котором зазвенели сарказм, гнев, обида, тревога, пронесся по роскошной зале замка старого графа.

— А, будь вы кто хотите — пан генерал, черт или святой, а я вам скажу, что я не тревожусь, потому как знаю, где находится мой сын!

Граф хрустнул пальцами.

— Вы… вы знаете, где находится ваш сын?! — В сильнейшем изумлении Путилин даже привстал со своего места.

— Да, лучше, чем кто-либо, лучше, чем сыскная полиция всего мира.

— Вы простите меня, граф, но, ради бога, почему же вы не пытаетесь отыскать его, вызволить из плена, куда он попал по неосторожности или же по неосмотрительности? Еще раз повторяю: мои, может быть, нескромные вопросы продиктованы только чувством искреннего желания помочь вашей беде.

— Ха! — вырвалось у старого Ржевусского. — Вы спрашиваете, почему я не предпринимаю попыток спасти моего сына, мою гордость, мою единственную отраду в жизни? Извольте, я вам скажу откровенно: потому что это бесполезно, потому что этого плена мой сын сам желал и добивался.

— Я вас не понимаю, граф… — вырвалось у Путилина недоуменное признание.

Жилы напряглись на шее и висках старого магната.

— Его сгубила проклятая любовь! — с исступлением выпалил он. — Исчезновение Болеслава — дело рук негодяев Ракитиных. Это они, папаша с дочкой, спрятали моего сына, чтобы поскорее состряпать свадьбу!

— Что?! — переспросил изумленный сыщик.

Он провел рукой по лбу, словно стараясь привести мысли в порядок. Граф Ржевусский с удивлением поглядел на гостя.

— Что с вами? — почти с сочувствием произнес он.

— Вы… вы даете мне честное благородное слово графа Ржевусского, что все сказанное вами сейчас — святая правда?..

— Я никогда не лгал! — гордо ответил один из столпов варшавского высшего общества.

— В таком случае… я боюсь, что ваш сын или уже погиб, или на краю гибели.

— Во имя Пречистой Девы, что означают ваши слова?! Вы что-нибудь знаете?

Как изменилось это холодное, надменное лицо! Сколько истинной отцовской любви и страха за свое чадо вспыхнуло в глазах, которые совсем недавно метали молнии гнева!..

— Знаю. Слушайте, граф.

И Путилин, шаг за шагом, начал рассказывать ошеломленному графу о неожиданном визите к нему Ракитина, о том, как этот почтенный пожилой человек умолял его спасти молодого графа. Граф Сигизмунд Ржевусский смертельно побледнел. Пот выступил на его лбу.

— Это… это правда? — с трудом пробормотал он, дослушав рассказ великого русского сыщика, бескорыстно предложившего свою помощь.

— Истинная правда, граф.

Маленький золоченый столик, на который опирался магнат, упал на блестящий паркет зала.

— Так… так где же тогда мой сын, ваше превосходительство? — охваченный ужасом, прошептал он.

— Именно для того, чтобы узнать это, я и приехал к вам в Варшаву. Как видите, ваше сиятельство, моя профессия не всегда заслуживает такого обидно-пренебрежительного отношения, каким вы ее одарили.

Взволнованный граф подошел к начальнику петербургской сыскной полиции.

— Простите меня великодушно, ваше превосходительство. Вы, как умный человек, поймете те чувства, которые меня обуревали. Я категорически против этого брака. Кто может осудить меня за это? Разве не каждый отец относится любовно-ревниво к своему ребенку?

— Простите, граф, теперь нам некогда говорить об этом. Надо спасать вашего сына.

— Да-да! — рванулся польский магнат к своему необычному гостю и нечаянному спасителю. — Теперь я вас умоляю: спасите Болеслава! Я весь к вашим услугам. Не соблаговолите ли вы, милостивый государь, переехать из гостиницы в мой замок? Распоряжайтесь, генерал, как вам будет угодно.

— Благодарю вас, но как раз этого нам делать и не надо. Раз вам угодно, чтобы я спас вашего сына — если еще не поздно, — я попрошу вас держать мой приезд в Варшаву в полной тайне. Я буду являться к вам, когда мне потребуется. Наш пароль — «Pro Christo morior» — «умираю за Христа».

Путилин, сопровождаемый графом, направился к двери. В ту секунду, когда он взялся за дверную ручку, послышался голос:

— Libertas, serenissime?[9]

— Amen! — ответил граф. — Аминь!

Быстрее молнии Путилин прикрыл рукой свой орден и, когда отворилась дверь и на ее пороге показалась фигура упитанного патера-ксендза, громко по-польски обратился к магнату:

— Имею высокое счастье откланяться вашему ясновельможному сиятельству…

Тайный трибунал святых отцов. Смертельный приговор

Мрачная сырая комната с низким сводчатым потолком тонула в полумраке. Эта тьма хорошо скрывала очертания каких-то странных, непонятных предметов: высокой лестницы, жерновов, жаровен, колодок. Чем-то бесконечно унылым, страшным веяло от обстановки этого помещения. Колеблющийся свет толстых свечей, вставленных в высокие подсвечники-канделябры, бросал багровые блики на каменные стены, на сводчатый потолок, с которого порой срывались капли воды и падали со стуком на каменные плиты пола.

За длинным столом, на котором и стояли канделябры со свечами, сидели семь человек в обычных сутанах. Все они были разного возраста, разного телосложения и роста, но всех их объединяло нечто характерное для членов одного из самых закрытых орденов католической церкви, иезуитов, — выражение на лицах.