Сыновья - [18]

Единственное, из-за чего ему трудно стало ждать, — а он был нетерпеливого нрава, — было то, что он от души возненавидел южную провинцию, где ему пришлось жить, и он страстно желал уйти отсюда на свой родной Север. Он был северянин, и выпадали дни, когда ему невмоготу становилось глотать неизменный белый рис, который так любили южане, и хотелось запустить крепкие белые зубы в жесткую и пресную пшеничную лепешку с чесноком. Говорить он старался неестественным резким голосом, от души презирая вкрадчивые и льстивые повадки южан, — если они так вкрадчивы, то, должно быть, из хитрости, потому что не в природе человека быть всегда мягким, — а он думал, что все хитрые люди должны быть бессердечны. Да, он часто бывал неприветлив и гневен с ними, потому что ему страстно хотелось вернуться на родину, где все мужчины не такие маленькие обезьяны, как эти южане, а высокого роста, как им и следует быть, и где речь неторопливая и прямая, а сердца суровые и честные. И люди боялись Вана Младшего оттого, что у него был суровый нрав, боялись его нахмуренных черных бровей и угрюмо сжатого рта, и за это да за длинные белые зубы они дали ему прозвище Ван Тигр.

Часто по ночам Ван Тигр ворочался на узкой и жесткой постели в маленькой своей комнате и искал способа осуществить свои замыслы. Что из того, что он получит наследство, когда отец его умрет? Отец не умирал, и, скрежеща зубами, Ван Младший часто шептал во тьме:

— Старик проживет еще долго, к тому времени пройдет вся моя молодость, и если он умрет не скоро, поздно будет думать о славе! Упрямый старик не хочет умирать!

Наконец этой весной он дошел до того, что твердо решил не ждать дольше и стать бандитом, как ни было ему это тяжело, и как только он на это решился, пришло известие о том, что отец его умирает… Получив это известие, Ван Тигр пошел домой полями, сердце в груди у него билось и ширилось, потому что он увидел перед собою выход, ясный и простой, и он ощутил такую радость при мысли, что не нужно итти в бандиты, что закричал бы, не будь таким молчаливым от природы. Да, над всеми другими мыслями преобладала одна — он не ошибся в своей судьбе, наследство даст ему все, что нужно, небо ему покровительствует. Да, над всеми другими мыслями преобладала одна, что теперь он может сделать первый шаг по той бесконечной, ведущей в гору дороге, которой поведет его судьба, — и он был твердо уверен, что ему суждено прославиться.

Но никто не заметил ликования на его лице. Никто ничего не замечал на этом грозном и застывшем лице: мать передала ему свой тяжелый взгляд, суровую складку рта и что-то неподвижное во всем облике. Ничего никому не сказав, он прошел в свою комнату, собрался в долгий путь на Север и велел четверым верным людям следовать за собой. Закончив нехитрые сборы, он отправился в город к большому старому дому, который генерал захватил себе, и послал часового доложить о своем приходе, и часовой в скором времени вернулся и пригласил его войти. Ван Тигр переступил порог, приказав своим людям дожидаться у дверей, и вошел в ту комнату, где сидел, кончая обед, старый генерал.

Старик сидел, согнувшись над едой, и две жены прислуживали ему. Он был немыт и небрит, и незастегнутое платье висело на нем, словно мешок, — к старости он полюбил ходить немытым и небритым, как ходил в молодости, потому что в свое время он был грубым и простым поденщиком, но не захотел работать и стал бандитом, а потом ему повезло во время войны, и из бандита он стал генералом. А впрочем это был добродушный, веселый старик; он, не стесняясь, говорил все, что взбредет в голову, всегда был приветлив с Ваном Тигром и уважал его за то, что Ван усердно работал и делал за него все, что сам он ленился делать с тех пор, как состарился и растолстел.

И вот, когда Ван Тигр вошел и поклонился ему, говоря: «Ко мне сегодня прислали сказать, что отец мой умирает, и братья ждут меня на похороны», — старый генерал откинулся на спинку стула и ответил:

— Ступай, сын мой, исполни свой сыновний долг и потом возвращайся ко мне. — Он ощупал свой пояс и, порывшись в нем, достал горсть монет и сказал: — Вот тебе от щедрот моих, да, смотри, не жалей на себя денег во время пути.

Генерал развалился на стуле и закричал, что у него застряло что-то в дупле зуба; сейчас же одна из жен выдернула из волос тонкую серебряную шпильку и подала ему, и, занявшись своим зубом, генерал забыл про Вана Тигра.

Так возвратился Ван Тигр в отцовский дом и в нетерпении ждал, покуда разделят наследство и можно будет не мешкая отправиться в обратный путь. Но он не хотел начинать задуманное, пока не пройдут три года траура. Нет, он был человек добросовестный и выполнял свой долг, когда это было возможно, и поэтому стал ждать. Теперь, когда он был уверен, что замыслы его осуществятся, ему было нетрудно ждать, и все три года он провел, обдумывая каждый шаг, копя серебро и выбирая и изучая людей, которые, как он думал, могли бы пойти за ним.

Об отце он больше не думал, потому что получил все, что ему было нужно, или думал, но не больше того, как ветвь может думать о стволе, на котором выросла. Да, Ван Тигр не больше этого думал об отце, потому что мысли его текли обычно по глубокому и узкому руслу, и когда он думал о чем-нибудь одном, то другим мыслям не было места, — в сердце его было место только для одного человека. Теперь этим человеком был он сам, и у него была одна единственная мечта.