Сын Сталина - [2]

Но Саша, на которого было рассчитано это домашнее выступление, никак на него не отреагировал. Он вместе с Василием и Артёмом под присмотром Надмита Банзарагша затачивал выданные им бывшим монахом пхурбы – трехлезвийные тибетские кинжалы.

Надмит утверждал, что лучшего ножа не придумано с того времени, когда горы Тибета были дном океана, и потому ребята сейчас тщательно старались довести сходящиеся под углом лезвия до бритвенной остроты.

– Вот, а всякие ёлки дурацкие пусть буржуи наряжают! – заявила Светлана. – А то опять начнется, как у дяди Паши[3]: хороводы, стишки всякие дурацкие. Конфету с ёлки не достанешь…

– Почему? – спросил Белов, не отвлекаясь от ножа.

– А Кирка[4] в детстве конфету с ветки потащила, – Василий, старательно водя оселком по лезвию, усмехнулся, – и едва всю ёлку не опрокинула. Свечки попадали – чуть пожар не случился. Вот с тех пор они конфеты на нижние ветки не вешают, а выше Светка не дотягивается…

– Все равно, – надулась Светлана, – буржуйские обычаи.

И она принялась снова декламировать стихи к концерту. Но тут Саша поднял голову, пошевелил губами и вдруг продолжил это стихотворение:

Что за Новый год без ёлки?

В нем без ёлки – мало толка!

Только полный идиот

Отвергает Новый год!

Вирши получились кривоватыми, да и особенными художественными достоинствами они не отличались, но Василий и Артём заржали. Просто по привычке: Сашка-Немец особенных глупостей не присоветует, а интересного и полезного из его идей выходило преизрядно. Светлана задумалась, не стоит ли ей обидеться, но потом решила, что Саша смеется не над ней, а над автором стихов. Ну и пожалуйста, пусть смеется! Она тоже с удовольствием посмеётся над этим идиотом, который не любит новогоднюю ёлку.

Вера Степановна, вязавшая «шапочку для Светланочки, а то эти архаровцы опять девочку на катание потащат, а ей, бедняжке, и надеть нечего», вдруг отложила спицы и клубок и сказала:

– Может, и нам ёлку устроить? Я бы орехи покрасила и цветов из бумаги навертела… Пирог испечём, пряников…

Идея с пирогом понравилась всем, кроме равнодушного к сладостям Надмита, который, впрочем, тоже одобрил идею праздника. Как и всякий восточный человек, бывший монах очень любил красочные зрелища, а потому тут же предложил устроить фейерверк:

– Я, конечно, не смогу запустить настоящего «Великого Дракона», – сообщил Надмит задумчиво, – но сделать «Розу» или «Дождь в бамбуковой роще» смогу.

– Гирлянду электрическую сделать несложно, – заметил Белов. – Игрушки… Ну, сами сделаем… Дождь – из фольги…

– Снег – из ваты, – подсказал Василий, – серпантин… Нарежем серпантин.

– Конфетти можно легко набить! – вскинулся Артём. – Трубку стальную по краям заточить, лист в несколько раз сложить и молотком выбить…

– Только лист краской покрасить не забудь, – хмыкнул Сашка. – Хотя бы с одной стороны.

– А ещё можно тех куколок, что дядя Максим Горький подарил, на ниточку и на ёлку повесить, – вмешалась Светлана. – Я их сейчас принесу…

Она сорвалась с места и умчалась. А когда вернулась, то Александр удержался от смеха лишь ценой неимоверных усилий: оказывается, Горький подарил детям Сталина нэцке[5]. Удивительно подходящее украшение для новогодней ёлки…

– Ещё надо флажков из бумаги сделать, – сказал он. – Нанижем на нитку – будет гирлянда… Кого-нибудь надо Дедом Морозом нарядить и Снегурочкой…

– Точно! – воскликнул Василий. – Пойдет, и будет у нас ёлка – всем на зависть!

– Вот, полюбуйтесь, товарищи, – раздался глуховатый голос Сталина. – Мы тут строим новый мир, ломаем прежние порядки и создаем новые, а наши дети – наше будущее – что вытворяют? Возрождают религиозные праздники?

Рядом с Иосифом Виссарионовичем стояли Димитров, Буденный, Ворошилов и ещё какой-то незнакомый товарищ, за спиной которых маячили Власик и Галет.

Все замерли, но Белов, приглядевшись, заметил: глаза Вождя смеялись.

– И вовсе не религиозный праздник, – сказал Саша, – а нормальный Новый год. Земля сделала ещё один полный оборот вокруг Солнца, вот и решили отметить.

– А ёлка? – прищурился Сталин.

– На Новый год ещё Петр Первый повелел дома еловыми ветками украшать.

– А святочный дед?

– Кто? – остолбенел Сашка. – Я, дайде, про Деда Мороза говорил, так он – никакой не святочный…

– А какой? – резко перебил его Сталин. – Какой?

Белов напрягся, пытаясь вспомнить что-нибудь подходящее под описание Деда Мороза, но ничего, кроме песенки из веселого мультика «Дед Мороз и лето», на ум не приходило:

Весь год трудился я не зря,

Пора в дорогу мне.

Последний лист календаря

Остался на стене.

Чтоб ёлочка под Новый год

Надела свой наряд,

Игрушки я беру в поход:

Подарки для ребят[6].

Голоса у Сашки ни в прошлой жизни, ни в этой никогда не было, но скороговорочный ритмизированный текст Иосифу Виссарионовичу понравился. Он пошевелил губами, проговаривая его про себя, и кивнул головой:

– Хороший такой дедушка получается. Трудящийся дедушка. Не религиозный. Не так ли? – повернулся он к незнакомому Сашке персонажу. – Что скажете, товарищ Постышев[7]?

Тот секунду рассматривал лицо своего Хозяина, потом радостно заулыбался и зачастил:

– Вот именно! Вот именно, товарищ Сталин! Вот была бы хорошая традиция, и народу понравится, а детям особенно принесла бы радость – рождественская ёлка. Мы это сейчас осуждаем. А не вернуть ли детям ёлку?