Сын Солнца - [118]

— Почему бы и не потолковать? — пожал он плечами. — Времени до рассвета хоть отбавляй. А завтра мое горло уже не сможет выдавить ни звука. — Серебряный Лист сделал характерный жест, проведя ребром ладони по шее.

— Если мы договоримся сегодня, — прервал его Огмис, — завтра тебя уже здесь не будет.

— Договоримся? О чем? — Пленник приподнял бровь. — Мне от вас ничего не нужно. Впрочем, — он заложил руки за голову, — назовите предмет торга и цену. Это развлечет.

Вместо ответа Огмис резко выбросил вперед руку и с силой, неожиданной в дряхлом старике, прижал посохом горло пленника к стене.

— Ты полагаешь, что завтрашняя смерть освободит тебя от грехов? — В его свистящем шепоте слышался гнев, — Ты — негодная человеческая плоть, которую можно натянуть на кол! Встань, опусти глаза и отвечай только «да» или «нет».

Если б Серебряному Листу так не давили на горло, он бы расхохотался.

— Огмис, Огмис, — Риульф вцепился товарищу в руку, — мы не за тем пришли, чтобы наказывать его.

Справившись с приступом ярости, старший из гостей убрал посох, и пират смог вздохнуть.

— Ты задумывался, почему тебя не убили прямо на корабле? — с укоризной обратился к нему Риульф.

— Не убили сегодня, убьют завтра. — Арестант тряхнул головой. — А в чем дело?

— Я тебе объясню. — Берсерк присел на корточки и облизнул потрескавшиеся губы. — Видишь ли, ты как две капли воды похож на сына самого конунга. — Риульф сделал страшные глаза. — Принца Ахо. Ты его двойник.

В левом виске Серебряного Листа страшно заломило. Что-то подобное он о себе когда-то знал. Но обрывки мыслей, мигом промелькнув в голове, так же легко вылетели из нее, как и влетели.

— Мы хотим использовать тебя в своих целях, выдав за него, — подтвердил слова товарища Огмис. — Если хорошо сыграешь роль и будешь делать то, что тебе скажут, мы не только избавим тебя от виселицы, но и вернем память. Видишь, нам даже это известно. — Старик победно глянул на пирата.

Серебряный Лист молчал долго.

— Откуда мне знать, что вы не лжете? — наконец проговорил он. — Разве у вас есть сила возвращать память?

Вместо ответа Огмис снова вскинул посох, но на этот раз коснулся им середины лба пленника. Всего на мгновение. Какая же карусель там закрутилась! Вихрем понеслись обрывки картин, которые невозможно было соединить друг с другом. Рыча, мчался по джунглям пятнистый ягуар. Невыразимо прекрасная женщина в короне из радужных перьев принимала в себя его семя. Железная птица клевала недра горы. Белые червяки грызли мозг привязанного к железному столу человека. В сером тумане вставали стены непобедимой крепости, о которые, как море, с ревом раскалывались волны атлан. Дрожала и плакала под пологом шатра чумазая девочка. Грозный воин в тяжелых гиперборейских доспехах срывал с его головы золоченый шлем и в ужасе отшатывался назад. Скользил с бедер и падал на песок кованый золотой пояс. Кожа ощущала приятную прохладу воды. Разевало пасть с двумя рядами острых зубов морское чудовище…

— Достаточно? — Огмис убрал посох. — Мы можем продолжить, но тогда ты сойдешь с ума. А это не входит в наши планы.

Серебряный Лист сидел на полу, вцепившись руками в голову, и ошалело озирался по сторонам. Он был абсолютно уверен: то, что ему минуту назад показали, — его — собственное, со всеми потрохами. Оно принадлежит только ему. Это не блажь, не наваждение, не морок. А чтобы заполучить свое, пират был готов перегрызть старцам глотку или… если не удастся, заключить договор.

— Я согласен, — хрипло выдавил он, — сыграть этого, вашего, Ахо. Только куда он сам-то денется?

— Это уже наша забота. — Риульф и Огмис с торжеством переглянулись.

2

Принцу Ахо никогда не натягивали на голову мешок. Не затыкали тряпкой рот и не отвешивали пинков под зад. Эти свежие ощущения не принесли наследнику радости. Особенно с похмелья.

Накануне вечером он перебрал. О нет, не вина. Его Ахо считал пойлом для черни. Конопляное масло с корнями алтея и чистым как слеза пшеничным спиртом — сильнейший афродизиак, который знали в здешних местах и употребляли на тайных мистериях в честь старых богов. Еще варили и настаивали до немыслимой крепости лемурийский чай. Жгли привозные ветки лавра. Объедались волчьих ягод. Выпаривали мухоморы и дышали над ними… Все, чтоб улететь от земли как можно дальше и разумом блуждать среди миров.

Это ничего, что завтра придется проснуться в собственных нечистотах. Такова плата за мгновенное возвышение до небес и столь же мгновенное падение в блевотину человеческого бытия. Люди должны знать свое место.

Был и человек, приносимый в жертву, и прыгавшие нагишом бабы, и жареное сердце на блюде, и еще какая-то непереносимая скука. Принц чувствовал, что пресытился этим. Раньше его щипало за нервы. Запретное возбуждает. Но если все время есть острое, начнется изжога. Сейчас Ахо переживал несварение души. И такое бывает.

Развлечь его могли только клубы сизого конопляного дыма, уносившие прочь от земной пошлости. Подумаешь, голова на блюде! Будет изысканно, если вынуть ей глаза ложечкой для десерта и вставить на их место спелые виноградины.

Из заоблачных высей Ахо возвращал только голос Тикаля. Как всегда, скрипучий и раздраженный. Проклятый колдун нашел его и здесь, вдали от Асгарда. Принц давно тяготился им: маги лишь поначалу сулят много, а потом приходится платить. Щедро платить за каждую каплю конопляного масла и щепотку кактусовой трухи, ради которой Ахо теперь готов был зарезать родного отца.