Сын Сарбая - [8]

— Как за что? Земельный налог, культналог, заем, самообложение. Картошку сажал, просо сеял на приусадебном участке — за все надо платить, сынок.

— Но ведь война кончилась уже скоро три года. Почему нет облегчения?

Сарбай весь преобразился. Оглядевшись вокруг, зашипел на сына:

— Молчи, молчи! — и зажал верхней губой нижнюю, даже волосы бороды захватил в рот.

И, только войдя в дом, снова заговорил, вцепившись, как коршун, в плечо сына:

— Не приставай, не спрашивай, не болтай! Будешь лезть с такими вопросами, все ноги тебе перебью! Понял?

Нет, Дардаке не понял. Забился в угол, сжался и, хотя отец вроде уж и не обращал на него внимания, не спускал с него пытливого взгляда. Смотрел и смотрел, стараясь разгадать, что за тайна сидит в этом большом, седом, старом человеке. Чего он боится и отчего сгибается? Уж не от предков ли он унаследовал свою робость? Не они ли его и тянут к земле всё ниже и ниже?

И мальчику стало очень интересно узнать хоть что-нибудь о своих предках.

* * *

— Ты все просишь меня рассказать, как жили твои деды. Ладно, слушай, сынок. Что знаю — все тебе скажу. Наберись терпения.

Они на быке верхом сидели — мохнатый старый отец и босоногий крепкий сын его Дардаке. Они с восходом солнца выехали из кыштака[7], чтобы горными тропами к вечеру добраться до джайлоо[8]. Там на сочных травах все лето будет пастись скот. Мать уже давно перебралась в аил[9], а сын вот только сейчас кончил учебный год, и отец за ним приехал на быке. Они вдвоем уселись на широкой спине Желтопегого, смирного быка, и отправились в далекий путь по холмам и долам, все выше и выше. Отец впереди сидел, а сын сзади. Мальчику хорошо и покойно сиделось за спиной у отца, удобно и тепло. И он очень обрадовался, когда отец посулил ему долгий рассказ. Горная тропа медленно стекала меж копыт дремотно шагавшего быка. Ветер еще не ерошил травы, солнце пока что лежало за горой, и кузнечики не шумели; совсем тихое раннее утро; только и слышно, как шуршат камушки под копытами быка и как ровно он дышит.

А горы и справа и слева, и покрытые мхом и плесенью камни, и черные острые ели, и далекие снега — верно, и они приготовились слушать — тихо сегодня стоят. Удивляются. Сколько лет знают Сарбая — не могли дождаться от него рассказа. Они мудрые — много знают. Древние — много видели и много слышали. И поучения седовласых аксакалов, и веселую возню джигитов, и звон битвы, и предсмертный хрип пораженного копьем, и торжествующий хохот победителя. О родная земля, чего только ты не испытала, чего только не терпела! И зной, и бури, и грохочущие потоки камней, и тысячелетия ледового плена, и жаркие удары преисподней, от которых крошатся горы, и звездный дождь, и горячие ливни извержений. И ты, горная тропа — след сотен человеческих поколений, — ты впитала в себя и перемешала с пылью и кровь людскую и пот. Ты истоптана, изъезжена тысячами и тысячами. Подожди немного — озорник Дардаке, тот, что подгоняет потрескавшимися пятками быка Желтопегого, смотри, скоро пересядет на машину, сломает тебя, выровняет, выгладит и понесется на быстрых колесах машины. И тогда ты, тропа, в союзе с ним изменишь судьбу всей горной родной земли…

…А сегодня он слушает рассказ отца, историю древней своей родословной. Мальчик весь вытянулся, чуть шею не вывихнул, с таким вниманием впитывает каждое слово старика.

— …Мой прадед — твой прапрадед Байменко — рано осиротел. Он был беден, рабом, батраком был твой прапрадед Байменко: одна лошадь только, овец своих не имел, твой прапрадед Байменко работал на богатого бая…

Об этом мальчик уже и раньше слышал. Он гордился тем, что его прапрадед был бедным человеком, а не эксплуататором. Дардаке от учителя знал, что раньше люди делились на бедных и баев. Бедные были хорошими, а баи плохими: много ели, толстели, покупали себе жен и заставляли бедняков на себя работать.

— Здоровьем не был обижен Байменко, — рассказывал отец, и мальчик сразу вспомнил, что учитель говорил, как укрепляют тело физкультура и физический труд. — Он был такой сильный и такой ловкий, наш предок Байменко, что самый старший бай из местности Кок-Джангáк приблизил его к себе и джигиты стали его учить, чтобы сделать из него байдын батыра. Ты знаешь, сынок, что означает это слово? Конокрады и скотокрады — вот кто были эти байдын батыры.

И отец долго объяснял мальчику, что раньше баи и манапы[10] имели при себе особых слуг — воинов для набегов на соседей. Их учили драться, бороться, джигитовать на лошадях. А потом из них сколачивали под начальством самого смелого и сильного конную группу, вооружали дубинками с железными набалдашниками, а иногда и винтовками и посылали за три-четыре горных хребта, в дальний род, чтобы отбить у тамошних пастухов косяк лошадей или стадо овец…

— Твой прапрадед пригнал один раз целый табун — больше ста коней — своему баю. Думал, тот похвалит его, надеялся — подарит на радостях пять-шесть лошадей и он сможет заплатить калым[11] и жениться…

— Жениться? — с удивлением спросил мальчик у отца. — Как же так? Если Байменко воином-солдатом был у бая, он ведь, наверное, в казарме жил? Неужели не мог дождаться, пока у него кончится срок службы?