Сын Ра - [76]

Дело в том, что прямо там, во время концерта на стадионе, у меня, как всегда, «полетел» мой старенький синтезатор «Korg — РА800». Сказать, что он сломался — значит, ничего не сказать. Синтезатор в один момент сбросил все свои «дивные» тембра и звуки, и играть мне просто стало не на чем. Ситуация осложнялась еще и тем, что в отличие от Михаила Муромова и Нины Кирсо, мы играли «вживую», а вступление ко всем без исключения песням должно было играться на моих клавишных.

Начинать свое выступление мы должны были своей «эпохальной» песней «Идет конвой», которая была написана нашим вокалистом Сережей Мациевским явно под впечатлением очень популярной тогда ленинградской группы «Авиа». После моей виртуозной «проходки» на синтезаторе, Мациевский, обычно, эффектно вскидывал ножку вверх, как в канкане, и начинал петь. В этот раз все пошло совершенно по другому сценарию.

Коснувшись клавиш, я вместо звука флейты на привычном регистре инструмента услышал лишь какое-то отвратительное шипение, наподобие шипения змеи; причем, шипело очень громко — на весь стадион. В панике я начал перебирать все регистры на синтезаторе, но там везде была все та же ужасающая картина — одно шипение, и больше — ничего. Но надо же понимать, читатель, что в это время наши несчастные музыканты уже играли вовсю эту дурацкую песню, выходя на третий круг, безуспешно ожидая моей «могучей» интродукции, а Мациевский уже основательно подустал без конца подбрасывать свою пухленькую еврейскую ножку вверх, каждый раз, как немая рыба, смешно открывая рот, в очередной раз приготавливаясь петь. «Кац, да ты зае…л уже всех, залупа!» — истошно завопил на меня, не выдержав моих бесконечных «фальц — стартов», наш непревзойденный басист Саша Кораблин (с его «легкой руки» меня в ансамбле окрестили Кацом за некоторое сходство с этим легендарным маэстро — дирижером новосибирского симфонического оркестра). Его слова, определенно, возымели действие — наконец — то, я нашел в инструменте каким — то чудом сохранившийся отвратный, просто паршивый звук и, с грехом пополам, изобразил свою долгожданную партию — соло. Итог нашего «сакрального» выступления вполне закономерен — нас от души освистали. «Колхозники!» — громко и сердито кричали нам с трибун стадиона, и мы, понуро опустив головы, поспешили убраться с футбольного поля от этих «неблагодарных фанатов» — так, на всякий случай, чтобы «не дразнить гусей» — случай то, дорогой читатель, «как известно, бывает всякий»!

«Сережа, зачем тебе это нужно! — горячо убеждала меня, совершенно подавленного после этого проклятого концерта, Нина Кирсо. — Шоу — бизнес — это сплошная грязь, а у тебя такая прекрасная профессия юриста. Тем более, в армии уже отслужил. Тебя же везде, в любой юридической конторе просто «с руками оторвут». Бросай ты это грязное дело, пока не поздно!» Я потом часто вспоминал ее мудрые слова, но только сейчас понял, насколько она тогда была права.

Ну а сейчас, наконец, пришла пора рассказать про наш замечательный творческий коллектив — «легендарную» рок — группу «Конвой» и его «выдающиеся» персоналии.

Самой харизматичной личностью в нашей музыкальной «банде», конечно, был Юра Макаров — бессменный звукоинженер группы и, по совместительству, грузчик музыкальной аппаратуры (несмотря на свой рост в 1 м 60 см, он обладал невероятной, просто медвежьей силой). С Юрой я познакомился еще в 1985 году, когда он сам, без приглашения, пришел к нам в театр имени комиссара Мегрэ. На сцене он оказался прирожденным комиком, причем Чарли Чаплин, что называется, «рядом не валялся» со своими однообразными ужимками и изрядно поднадоевшими пантомимическими «проходками». Юрины репризы всегда отличались большой импровизационной смелостью и представляли собой психологически точно выверенные театральные этюды — зарисовки. И что самое удивительное — ведь он нигде и никогда не учился сложному актерскому ремеслу, но при этом спокойно мог «дать фору» любому студенту Щукинского училища. Талант, как говорится, он и в Африке талант — его не пропьешь!

За свою неизменную окладистую бородку Юра получил свое знаменитое на весь Алтай прозвище «Борода». Вскоре после демобилизации, 15 июня 1988 года я пришел в гости к Бороде в студенческое общежитие АГУ на улице Крупской. Глядя на более чем скромное житие — бытие Макарова, мне вдруг стало очень жаль его — этого вечно неприкаянного мытаря, но черт меня дернул за язык, однако, предложить Бороде, от «щедрот своих», перебраться ко мне на постоянное жительство в свою «хрущевку» на Потоке. Естественно, Юра после долгих лет скитаний по студенческим общагам, с радостью и без колебаний согласился на мое предложение, а мы, в результате, на целых полгода обрели самый настоящий «геморрой» от совместного проживания двух совершенно разных взрослых мужчин с застарелыми холостяцкими привычками и каждый со своими жуткими «тараканами» в голове.

Но вначале все было вроде бы «тип-топ» и, казалось, ничего не предвещало каких-то более — менее серьезных бытовых катаклизмов. На радостях, с большим энтузиазмом Юра сразу же бросился производить капитальный ремонт моей «халупы», изрядно обветшавшей за время армейской службы. А руки у него были, надо сказать, «дай Бог каждому» — из «правильного места» росли эти «золотые» руки Бороды!