Сын Ра - [128]

Однако, как говорится, «не долго музыка играла»! Однажды Магомед подошел ко мне в крайне расстроенных чувствах и сказал, что московский еврей — хозяин этого мусульманского кафе крайне недоволен нашим общением с ним. А вскоре подошел и довольно неприятный официант — башкир по национальности, который от имени хозяина выразил мне свое серьезное недовольство тем, что, дескать, я отвлекаю официантов от их очень ответственной и «интеллектуальной» работы. Поскольку я уже к тому времени прилично принял «на грудь» и вообще «терпеть ненавижу» любую форму насилия над своей самобытной личностью, то страшно рассердился и, что есть силы, треснул кулаком по столу. К моему удивлению, а также ужасу совершенно ошарашенного башкира этот хлипкий деревянный стол рассыпался прямо на наших глазах, словно карточный домик. Больше меня, читатель, как ты понимаешь, в это замечательное восточное кафе уже не пускали!

Однако, время шло — наступило 1 августа 2008 года. Первый день этого беспокойного во всех смыслах августа (прежде всего, в связи с событиями в Южной Осетии) ознаменовался полным солнечным затмением, которое я, к сожалению, из-за плохой погоды в Москве даже не почувствовал. Очень скоро должен был вернуться из Италии Сережа Стариков. Справедливости ради должен заметить, читатель, что Сергей перед отъездом в Европу очень даже беспокоился о моем «здоровье» в связи с этим вынужденным моим летним пребыванием в столице — что называется, «в одного». Поэтому он и попросил известного в Москве барда и автора весьма даже неплохих песенок в стиле «шансон» Володю Виленского присмотреть за мной. Володя, в общем-то, хороший, добрый человек, понял это пожелание Сержа слишком буквально и с назойливостью «гениального поэта» стал изо всех сил «навяливать» мне свое общество. Я, как мог, избегал его.

Один раз, все же, мы с встретились в ирландском пабе с Володей, и я сразу понял, что наше «творческое» общение в Москве приобретет характер обычного двухмесячного запоя. При этом я задал Вове всего один сакраментальный вопрос: «Почему ты мне не сказал, что Сережа Стариков так болезненно и ревниво переживает чужой успех? Я бы тысячу раз подумал перед тем, как приехать сюда!» «Сергей, я хотел, чтобы ты сам дошел до этого. И еще — я не хотел форсировать события; думал, может быть, и у нас с тобой получится совместный музыкальный проект!»

После этого я полностью потерял интерес к Виленскому, как творческой личности — отключил свой мобильный телефон и не открывал ему двери даже тогда, когда он неистово ломился в студию при Арбатбизнесцентре. Кстати, в тот день, когда я записывал в нашей со Стариковым студии свой знаменитый «Танец отчаяния», Володя Виленский на полном серьезе, видимо, предварительно весьма прилично приняв «на грудь», пытался, хоть и безуспешно, высадить двойные металлические двери офиса.

К возвращению Сережи из Италии я уже полностью определился для себя — осенью увольняюсь из МВД и возвращаюсь в родной Красноярск. Это было своеобразным актом капитуляции — признанием полной и безоговорочной победы мегаполиса надо мной. Для покорителя столицы я, безусловно, оказался «слаб в коленках», в чем и признался весьма откровенно Сергею, сидя в «Восточном базаре» (вдвоем нас туда, все-таки, пустили). Мне показалось, что его не по годам сморщенное, как у известного актера Николая Олялина, лицо вдруг осветилось неподдельной радостью.

При этом Сережу, в отличие, например, от моих родителей и жены, я нисколько не осуждаю — нести ответственность за взрослого, к тому же пьющего и абсолютно непредсказуемого дядьку — это, скажу я вам, тяжкое и в наше беспокойное время абсолютно никому не нужное бремя! На радостях Сергей торжественно объявил мне, что дарит мне синтезатор «Roland». Я так обрадовался и одновременно так испугался того, что под влиянием своей суровой и бескомпромиссной супруги Лены он, вдруг, передумает сделать мне этот подарок, что, на всякий случай (а случай, как известно, бывает всяким) отключил свой мобильник аж до самого моего отъезда из Москвы.

Включил я свой телефон (просто деваться было некуда) только 11 ноября 2008 года, когда в последний раз явился во ВНИИ МВД РФ за полным расчетом и приказом об увольнении в запас. Я сидел в столовой института, когда мне неожиданно позвонили. Телефон высветил хабаровский номер (код 421-2). Если бы я в свое время в Хабаровске, работая профессором кафедры оперативно — розыскной деятельности, в порядке общего развития не освоил факультативный курс «Специальные технические средства, применяемые в разведке и контрразведке», то, конечно, не знал бы, что в телефоне шуршит обычное сканирующее устройство пеленгатора местонахождения объекта. Когда я взял трубку, то в ней, как и следовало ожидать, молчали — причем, молчали, как океанические рыбы. Так повторилось ровно 3 раза, а потом я вконец осерчал и выключил телефон уже раз и навсегда — вплоть до самого Красноярска.

Мои сборы на поезд «Москва-Братск» были совсем недолгими — благо, вещей было не так уж и много. Фаина Георгиевна с довольно печальным видом приняла у меня «по описи» все свое нехитрое квартирное имущество, я дал ей от «широты души своей» 2 тысячи рублей в подарок и с легким сердцем отправился на железнодорожный вокзал.