Сын Ра - [130]

В ресторане я «принял на грудь» еще 150 граммов, заев их вкуснейшим украинским борщом. Тут мне стало совсем «хорошо», и я вышел прогуляться в тамбур. Наш поезд, в это время, сделал длительную остановку во Владимире — как — раз, напротив старинного православного собора.

Глядя на золоченые кресты, гордо возвышающиеся над куполами древнего храма, я вдруг отчетливо услышал, как Ра сказал мне: «Сынок, будь осторожен, впереди — серьезная опасность!» Уточню, что это был даже не голос в прямом смысле этого слова, а, как — будто, бегущая строка внизу «голубого» экрана, которую я легко и непринужденно считывал со своего нетрезвого в тот момент сознания. Впоследствии я привыкну к этой строчке, как к родной, и научусь очень спокойно и рассудительно читать ее, отделяя от собственных мыслей, а тогда, в первый раз, это было совершенно новое, незнакомое, а потому немного пугающее (я всегда боялся шизофреников с их «раздвоением» личности, бесконечными «голосами» и видениями) ощущение.

«Я не пойму, во Владимире вообще по графику стоянка всего 15 минут, а мы уже стоим 45!» — возмущенно сказала «Мерилин Монро» проводнице из другого вагона, а я вдруг отчетливо осознал, что эта стоянка предназначается исключительно для меня, чтобы хорошенько все обдумать и приготовиться к очередному испытанию Ра.

В тамбур вошел киргиз, который заботливо, с большим участием сказал мне: «А вы что же здесь один, неужели так интереснее? Вы бы хоть переоделись, а то в костюме уже 4 часа ходите по поезду!» «Да успею еще, дорога длинная!» — сказал я, отвернувшись от киргиза к окну, всем своим видом давая понять, что я не желаю общаться с неинтересным мне собеседником. Киргиз повернулся и вышел, а вслед за ним в моем тамбуре появился начальник поезда Яша, который, с не меньшими, чем у киргиза, сочувствием и жалостью, спросил: «Вам, наверное, плохо?» «А с чего вы вдруг это взяли?» — удивился я, которому было очень даже «хорошо» в тот момент. «Ну, вы так странно, — еврей изобразил мое лицо на вытянутой вперед шее, — уставились в окно, что я и подумал — наверное, человеку плохо!» «Нет, не беспокойтесь, все в порядке», — ответил я, и Яша убежал дальше по своим делам. Такое повышенное участие окружающих к моей скромной персоне показалось мне тогда более чем странным и очень подозрительным.

Мимо, видимо из ресторана, прошел офицер с эмблемой связиста, который ехал в крайнем купе рядом с туалетом. Мы разговорились — майора звали Дмитрием, я представился полковником милиции, и он пригласил меня на чай в свое купе. Я обещал зайти как-нибудь, и еще некоторое время постоял в тамбуре один. Но, делать нечего — пора возвращаться в свое «родное» купе, в которое, почему — то, мои ноги «сами не шли». Что — то непонятное, совершенно неведомое, упорно отталкивало меня от этих подозрительных и крайне неприятных соседей.

До самого вечера мы сидели в купе и вели пространные споры о политике, напрочь забыв о непреложной истине, что «вагонные споры — последнее дело», как поется в известной песне Андрея Макаревича. Я уже окончательно протрезвел, когда меня вызвал в коридор киргиз и сказал угрожающим тоном: «Послушай, ребята с соседнего купе просили меня передать, чтобы ты сам, добровольно отдал свои деньги. Так будет лучше для тебя самого!» Не знал этот «дятел» — кому он такое говорит! «Что такое, я не понял? Какие деньги и кому надо отдать?» — со злостью прошипел я, но киргиз уже поспешно удалялся от меня по коридору вагона.

В это самое время из соседнего купе, где все это время шла попойка, а сейчас стало подозрительно тихо, вынырнул «Антибиотик» с чрезвычайно испуганным лицом и заговорщическим видом. Все сразу встало на свои места. «Так ты с ними заодно, сука?!» — закричал я и нанес левой рукой «Антибиотику» сокрушительный удар в челюсть, от которого он замертво, как подкошенный, рухнул на пол. Тут же из купе выскочили двое мужиков — один с комплекцией Арнольда Шварценнегера (по — видимому, «бугор» этой криминальной команды), и второй, чуть поменьше, находящийся в изрядном подпитии. «Вы за что ударили пожилого человека? Как вам не стыдно? Да как вы смели?» — ханжески заревел верзила «Шварц». «Значит, смел, потому что я — полковник милиции, а в моем купе едут вагонные мошенники!» «Чего — чего? — недоверчиво протянул верзила. — Какой там еще полковник?» «А вот такой, «не мазаный и не сухой», — прорычал я, которого все происходящее здесь уже здорово начало бесить. Я отправился прямым ходом к проводнице. Увидев «Мерилин Монро», я почти прокричал ей в ухо: «Я — полковник милиции, вызывай патруль, в моем купе едут воры и мошенники!» «Никакой милиции я вызывать не буду, а позову начальника поезда — пусть он с вами разбирается», — раздраженно пробурчала крашенная блондинка «Мерилин». «Да на хера мне сдался твой начальник! Все и так ясно — ты с ними тоже заодно!» — сказал я и быстро пошел в купе.

«Слушай, ты что себе позволяешь? — вдруг начал «наезжать» на меня «Длинный», стоящий рядом с верзилой возле моего купе. — Да если хочешь знать, я воевал в Афгане, в ВДВ, и не позволю, чтобы какой — то «хер с горы» обижал стариков!» «Ну и что, я тоже воевал в Афгане!» — не моргнув глазом соврал я. «Чего — чего? — от неожиданности удивленно протянул «Афганец». — Ну и где ты служил, позволь тебя спросить?» «Под Кандагаром, артиллерийский блок-пост гаубицы «Д -30», — бодро отрапортовал я и с гордостью добавил: «Слышал, небось, про «3 ШК -1» (авт. — запрещенный международными конвенциями снаряд с иголками, наподобие японской «шимозы», применяемый нашей артиллерией только в высокогорных районах Афганистана при стрельбе с дистанционной трубкой)? Моя работа!» «А я ему не верю! — «благим матом» заревел «Афганец», вырываясь из рук с трудом сдерживающего его «Шварца». — Пусть назовет «точку», назови «точку», придурок!»