Сын Ра - [110]

«Осью абсолютного зла» кафедры ОРД ОВД, безусловно, во все времена была эта очень прочная и всегда неизменная связка «Цой + профессор Мержинский» по прозвищу «Долбоящер». Такое, весьма экзотическое «погоняло» ему было дано однажды острословами института, конечно же, совсем не случайно.

Во-первых, из-за колоритной внешности Николая Семеновича, имеющего невероятно длинное и тощее тело; маленькую, как у микроцефала, головку и огромные, похожие на крылья ископаемого птеродактиля, руки морфана.

Во-вторых, у «Долбоящера» был один очень забавный «пунктик», а именно — безудержная любовь к виктимологии, то есть науке о поведении жертвы преступления. Какую бы тему в теории оперативно-розыскной деятельности Мержинский не начинал — тактику ли ОРД или легендированное мероприятие — он неизменно сваливался, как подбитый зениткой самолет, в «крутое пике» на свою любимую виктимологию. Курсанты, понятно, очень быстро раскусили эту смешную особенность «чокнутого» профессора и развлекались на скучнейших и однообразнейших лекциях «Долбоящера», как могли: стоило только какому-нибудь юному озорнику произнести во время лекции «кодовое» слово «жертва», как у Мержинского в голове моментально срабатывал некий тумблер, и он принимался вновь деловито и настойчиво, как дятел, долбить в уже давно и основательно «раздолбленное» «дупло» однажды возлюбленной им науки.

Основная интрига Цоя в отношении Антона практически всегда была связана с учебным процессом и периодически проводимым начальником кафедры педагогическим контролем. Однако, этот самый педагогический контроль проводился корейцем всегда крайне небрежно, с очень серьезными нарушениями.

Так, вопреки всем существующим педагогическим правилам и канонам, Цой, а иногда и профессор Мержинский, во время семинарского занятия могли запросто, совершенно без спроса, вторгнуться на территорию молодого и еще совсем не опытного преподавателя, сбивая тем самым и так с большим трудом отлаженный им темпо — ритм семинарского занятия, ставя Федякина в крайне неловкое положение перед курсантами. Антон, как мог, терпел выкрутасы начальника кафедры, но однажды, все-таки, не выдержал очередного издевательства Цоя и при курсантах, в довольно жесткой форме, сделал замечание неуемному полковнику по поводу его неэтичного поведения во время семинара.

«Ты задолбал меня уже, Федякин, со своими семинарами!» — с раздражением сказал Цой после занятия, когда они, наконец — то, остались вдвоем в аудитории. — Я не понял: где методические рекомендации по проведению семинарского занятия, где дидактический материал для курсантов? Еще один такой семинар, и я тебя, бл…, выгоню на х..!» «Ты за своим «базаром» следи, «Сковородка говорящая», а то, смотри, как бы чего не вышло!» — не выдержав, сердито огрызнулся Антон, которого служба в уголовном розыске научила весьма трепетно относиться к нецензурным выражениям. Тут настала пора понервничать уже Евгения Петровича. Как коршун, налетел он на Федякина, со злостью схватив его за «грудки». Недолго думая, почти рефлекторно (не зря же он целых 3 года «отбатрачил» в «убойном отделе»), Антон нанес мощнейший удар головой прямо в широкий корейский «бубен», как будто нарочно подставленный Лукавым для хорошего удара этим «тупым и очень твердым предметом». Цой успел только громко хрюкнуть, словно чем-то сильно обиженный боров, а потом, как тяжелый рыбацкий баркас на крутой волне, вдруг опрокинулся кверху «килем» всем своим здоровенным корпусом, «по-домашнему уютно» разложившись перед Антоном прямо на этом грязном, изрядно затоптанном полу аудитории. Благо, что не было свидетелей этой душераздирающей сцены, но с этого момента им обоим стало абсолютно ясно, что их вялотекущий конфликт перешел, наконец — то, на качественно иной уровень, а именно — в активную фазу боевых действий. «Боливар не выдержит двоих!» — однажды подумалось Федякину словами одного известного литературного героя американского писателя О'Генри (его знаменитая новелла «Дороги, которые мы выбираем), окончательно приняв решение избавить себя и весь коллектив кафедры от этого сумасшедшего «крэйзи» — корейца. Легче всего, конечно, на режимной кафедре ОРД ОВД это было сделать через утрату секретных документов, которую при азиатской безалаберности Цоя было очень легко организовать.

Выбор Антона пал на секретный приказ с двумя «нолями» по организации агентурной работы. «Говорящая сковорода» легкомысленно оставил его буквально на 5 минут после семинарского занятия на своем столе. Пока Цой трепался с профессором Мержинским в институтском коридоре, Федякин проник в открытый кабинет начальника кафедры и взял со стола секретный приказ, заменив его заранее заготовленной ксерокопией. Как и следовало ожидать, невнимательный кореец совершенно не заметил этого подлога. Ну а дальше, как говорится, было всего лишь «делом техники» — Антон завернул в секретный приказ два черствых, позеленевших от времени и плесени пирожка с картошкой и отправил всю эту «ценную пищевую бандероль» в Управление ФСБ по региону с соответствующим комментарием: «Дескать, вот так в юридическом институте МВД России хранятся и используются по «прямому» назначению секретные приказы». И грянул грандиозный скандал, каких уже давно не помнили в этом уважаемом учебном заведении. По Цою, как водится, назначили служебное расследование, а вскоре ему, «на всякий случай, который, как известно, бывает всяким», руководством ВУЗа было предложено уволиться «по собственному желанию». Вот так изящно, легко и непринужденно «матерый оперской волк» Антошка расправился со своим самым злейшим врагом в институте.