Сын Наполеона - [54]

Прислушиваясь к шуму внизу, графиня с ужасом поняла, что кто-то вошел в коридор рядом с комнатой, где пряталась она. Шаги приближались. Если сюда войдут, все пропало. Где укрыться? Вдруг она заметила альков в глубине комнаты, нырнула туда и задернула занавеску, но так, чтобы можно было увидеть и услышать все, о чем станут говорить вошедшие. Дай Бог, узнает таким образом планы канцлера.

В комнату действительно вошли три человека, и графиня Камерата, оцепенев от потрясения, узнала среди них сэра Уильяма Бэтхерста, эту серую английскую мышку, гладко выбритого чистюлю с бесцветными волосами, большого любителя венецианских развлечений. И он здесь?! По какому случаю он следил за ней, ведь явно же следил, и что за дело у него к Меттерниху и человеку, который сопровождает канцлера?

Мгновенно собравшись, графиня Камерата уже не чувствовала страха.

— Спокойствие, прежде всего спокойствие! — сказала она себе. — Если меня спросят, я буду все отрицать. У них нет никаких доказательств против меня, никакого заговора не существует, весь план — в моей голове. Поскольку молодой герцог Рейхштадтский не принял короны, которую я ему поднесла на блюдечке, поскольку он не поддержал моей инициативы, меня нельзя ни в чем упрекнуть и обвинить… А все-таки интересно, что они задумали…

Вошедшие сели, и князь Меттерних обратился к Бэтхерсту:

— Мы, лорд Коули и я, поспешили сюда из-за содержимого вашей записки, где говорилось, что речь идет о важном деле.

— Очень важном, уверяю вас, господа!

— Вы действуете, — спросил лорд Коули, — по специальному поручению британского правительства?

— Нет, милорд, только по собственной инициативе. Однако должен вам сказать, что, направляя меня в Венецию, министерство иностранных дел поручило мне специальную миссию пристального наблюдения за всеми членами семьи генерала Бонапарта. Я не терял их из виду. У меня агенты повсюду, где они живут. Мне известно, что делает экс-король Жозеф. Я имею сведения о сыновьях короля Мюрата. Мой человек служит при госпоже Летиции. У юного мечтателя из Тургау, сына королевы Гортензии, среди немногих друзей, отмеченных его особой близостью, есть один молодой англичанин, который направляет мне подробные отчеты обо всем, что тот говорит и думает, и о том, что говорят и думают в окружении экс-королевы Голландии. Наконец, недавно я пребывал при Пармском дворе, где, как известно Вашей Милости, Ее Высочество великая герцогиня Мария-Луиза глубоко скорбит в данный момент по поводу кончины своего премьер-министра, генерала Нейперга.

— Да, мы знаем об этом трауре, — прервал его князь Меттерних, у которого явно не было горячего желания выслушивать подробности о наследниках Наполеона. — Мы знаем все, что касается эрцгерцогини, и Парма не вызывает у нас беспокойства.

— Но, может быть, Ваше Сиятельство не знает еще, — Бэтхерст снисходительно усмехнулся, — что в Венецию, где я был неделю назад, приехал один французский дворянин, приятной внешности и уже в годах, но еще весьма представительный, смею вас заверить. Он оставался там недолго, прежде чем отправиться к великой герцогине Марии-Луизе, в Парму, исполнять при ней обязанности, которые до него были возложены на покойного Нейперга.

— Так-таки те же? — уточнил, улыбаясь, Меттерних.

— Именно так я имел честь сказать Вашему Сиятельству. Господин де Бомбель должен заменить Нейперга во всех ипостасях… Господин де Бомбель — мой друг, и через него, можете мне поверить, я буду в курсе всего, что происходит не только при дворе герцогини Пармской, но даже здесь. Пока же, надо думать, я не сообщу князю Меттерниху ничего нового, упомянув, что эрцгерцогиня приняла решение путешествовать…

— Путешествовать?! — воскликнул князь Меттерних, весьма удивленный.

— Да. Через несколько дней Ее Высочество будет здесь. Она хочет обнять своего сына, эрцгерцога Франца.

— Быть может, она хочет представить ему господина де Бомбеля? — предположил лорд Коули с убийственной иронией.

— Благодарю вас, — произнес канцлер, ничем не обнаруживая истинного отношения к дочери своего монарха, — за исчерпывающие данные и приветствую ваше рвение, с которым вы служите вашему правительству, а также Европе… Мы при случае выразим вам признательность, и я не премину довести до сведения Его Величества вашу преданность и ваше старание.

— В свою очередь я благодарю вас, Ваша Светлость, — ответил сэр Уильям Бэтхерст, — но я не достоин такой награды, я всего лишь пес, который охотится для собственного удовольствия, забыв о хозяине.

— Вы… охотитесь?

— Да, — высокомерно произнес Бэтхерст, меняя выражение лица. Глаза его сверкали, и он, изо всех сил сдерживая себя, почти кричал:

— Я ненавижу наполеоновское отродье всей душой, я поклялся уничтожить их! Пока будет жив хоть один отпрыск ненавистной семьи Бонапартов, даже отдаленно представляющий угрозу не только моей стране, но и всему человечеству, я буду стремиться стереть его с лица земли. Я раздавлю их змеиные головы, чтобы они никогда не посмели возродиться!..

Произнося эти слова, сэр Уильям Бэтхерст стал похож на фанатиков прошлого, тех, кто не боялся пустить в ход кулаки или яд, служа делу, поддерживая культ, подчиняясь пророку или клятве.