Сын лейтенанта Шмидта - [14]

— Стоп! — прервал его Николай, заметив, что глаза старика приобретают безумный обезьяний блеск. — Вернемся от Августы Юлии к драгизделиям. Известно, что настоящими шедеврами были пасхальные хрустальные яйца. Попробуем разобраться. Итак, настали дни незаконного, совершенного на немецкие деньги переворота. Они же — десять дней, которые потрясли мир, или дни священного пролетарского гнева. На вкус и цвет, как известно, товарища нет. Куда же делись эти хрустальные безделушки?

— Помню, как Карл уехал в Ригу, — снова теряя нужную гостю нить, продолжил старик. — Его любили, нашлись желающие помочь, сделали ему загранпаспорт.

— Фальшивые документы лучше всего делают за рубежом, в Тбилиси, — охотно поделился своими сведениями Николай и тут же направил искусствоведа снова на нужный путь: — Ценности он все, конечно, прихватил с собой?

— Ясное дело, прихватил. Как только стали у всех все отбирать, так он все перевез в Латвию.

— Отлично. А не ходили слухи — что-то оставлено в городе, скрыто, так сказать, до лучших времен от экспроприаторов? Я имею в виду этих ужасных, перепоясанных пулеметными лентами матросов. Не было таких разговоров?

В одном, рассказывали, до самых последних дней жили внучатый племянник и его жена. Фанден… Фан…

— Фандерфлит? Точно. Но сперва займемся домами. Где они находились? В одном, как бы сказали теперь, микрорайоне, а?

Старик замахал руками:

— Что вы, что вы! И в городе были, и за городом. Самый большой был на Старовоздвиженской, его каждый знал. Затем, на Офицерской, но они его, помнится, еще до революции продали. Огромный доходный дом, в нем снимали квартиры и поэт Старобельский, и ученый-арабист Кнушевицкий, тот, что расшифровал «Книгу польз» Ахмад ибн Маджира…

— Арабист, это тоже интересно, — прервал его Остап, — но хотелось бы получить адреса загородных домов. Это очень трудно?

Вместо ответа искусствовед кряхтя забрался на стул и с трудом вытащил с верхней полки шкафа рыхлый том в потертом коричневом переплете.

— Та-ак, — сказал он, держа том на весу, — смотрим на букву «Ф». Издавались ведь тогда книги, бумага — не чета нынешней — «Весь Петербург», любая справка… Фабрикант… Фабрициус… Фролов… Листаем обратно. Фаберже. Занимаемые посты не желаете?

— В следующий раз. Хотелось бы продолжить разговор о домах.

— Владеет домами… Ну, про дом на Офицерской я вам говорил. Дом в городе на Старовоздвиженской… За городом: усадьба в Царских Прудах и еще один дом — в Заозерске. Финские скалы, гранитные валуны, не приходилось бывать?

Николай торопливо записывал.

— А теперь поговорим о Фандерфлитах. Что случилось с юной четой, не знаете?

— Нет. Эвелин и Андре? Спаслись буквально в последний миг. Бежали ночью. К нам потом приходили от Урицкого. Трое в черной коже, как анархисты, морды зверские, все расспрашивали, не спрятали ли они, уезжая, что-нибудь. Даже список возможных вещей приказали составить. Большая часть изготовленных в мастерских предметов ведь сразу попадала в наши каталоги.

— Значит, бежали? — Николай довольно потер руки. — Куда, и если живы, то где сейчас?

Старик наморщил лоб.

— Была от них весточка. Некоторые наши сотрудники переписывались с эмигрантами. Была ведь, была. Нет, не могу вспомнить. Ничего не могу.

— Напрягитесь, что вам стоит. У вас ведь ясность мысли, как у академика Павлова. Старик до последних дней знал всех своих собак по имени.

— Провал. Затмение. — Искусствовед кряхтя слез со стула. — Посещение кладовых вдовствующей императрицей помню, концерт в Зимнем саду Шаляпина Федора Ивановича с Плевицкой Надеждой Васильевной помню. «Среди долины ровныя» исполняла. Трость наследника греческого престола Георгиуса, которой он защитил наследника российского престола от нападения японского злоумышленника в городе Оцу, помню, а это…

— Еще бы! — нетерпеливо перебил его гость. — Однако отдел, который я представляю, интересуют другие факты. Пустяк, попробуйте вспомнить: молодожены больше в город не приезжали?

— Андре и Эвелин? Пас… А впрочем — нет, я бы знал… Если что придет в голову — позвоню. Телефон музея у меня где-то записан.

— Изменился, — быстро проговорил Николай. — Дам новый. Как только включат, непременно сообщу. Благодарю за прием. Искреннее удовольствие побеседовать с человеком, который помнит Надежду Васильевну и лично прикасался к трости греческого наследника. Не провожайте, не надо. За адреса спасибо. На вашем месте я бы писал мемуары. Низкий поклон от будущих читателей.

И он захлопнул дверь, оставив старика одного в пустой комнате, в руках с раскрытым томом «Весь Петербург».

На ходу заверив еще раз поджидавшую его девицу, что она похожа на киноактрису

Зайцеву, искатель сокровища покинул квартиру.

«Итак, начало удачное — адреса домов у меня в кармане, можно приступать, — размышлял Николай, идя по коридору трехзвездочного странноприимного дома. — Подъем, господа! Пассажирам пристегнуть ремни. Отправляемся на первую ознакомительную экскурсию. Дом, который мы сейчас увидим — увы! — не загородный, не тот, в котором ждут нас припрятанные сокровища. Но это самый большой из домов ювелира. Преступлением было бы не познакомиться и с ним. Вдруг в доме живут люди, которые помнят Андре и Эвелин».