Сын крестьянский - [27]

— Да, Горгильо, последние часы, а там кончится комедия.

— Видишь, как глаз заплыл! Уж, наверное, пытали.

— Без этого, Скарабулло, у них, святых инквизиторов, никак нельзя, в рот им кол дубовый!

— Тише, тише, дурень, пропадешь…

Змея-процессия подползла к паперти собора. Толпа, а с нею и Болотников и Альгарди устремились туда же. Из собора на паперть вышел монах-инквизитор, высокий, с крестом в руках. Лицо его с громадными выпуклыми глазами походило на ястребиное. Тонкие синеватые губы. Седые волосы с выбритой тонзурой посредине. К нему подвели преступника. Словно черная птица махнула крылом: это инквизитор взмахнул рукавом сутаны, благословляя жертву. Глухим голосом он начал проповедь, в слова которой Иван не вслушивался. Под конец почти закричал:

— Франческо Спинола! Покайся, вернись в лоно святейшей апостолической церкви!

Преступник, как обожженный, сделал резкое движение всем телом, поднял голову, звонко крикнул:

— Не желаю!

И опять поник в изнеможении. Толпа всколыхнулась, зашумела сильнее. Кто-то крикнул:

— Молодец!

Альгарди тихо сказал Ивану:

— Если бы Спинола покаялся, его тогда бы удавили, а потом сожгли. А теперь просто сожгут.

Иван содрогнулся, хотя и привычен был ко всяким ужасам. Инквизитору подали свиток, и он стал читать:

— Еретик и богоотступник Франческо Спинола богохульствовал, отрицал триединство божие. Он же многократно говорил, что власть нашего преславного дожа, богом освященная, неправая и что ее надлежит уничтожить. За такие против бога вездесущего и против дожа нашего великого еретические речи приговорили мы, святейшая инквизиция, богоотступника Спинолу к смерти.

И опять взмах крылом: инквизитор ударил преступника рукой по плечу. То был знак передачи его светским властям для казни. Подскочили ландскнехты в синей одежде, с алебардами и повлекли смертника под руки на площадь. Там возвышался столб с кольцом и лесенкой к нему, обложенный дровами, хворостом. Преступника втащили на лесенку, прикрепили железной цепью к кольцу у столба. Подошел человек в черной одежде, в маске; облил из ведра дрова смолой, зажег. Скоро пламя и дым охватили несчастного. «Благочестивые» люди — а таких нашлось достаточно — с усердием подбрасывали в огонь новые дрова. Мученик, уже невидимый от дыма, хриплым голосом изрыгал проклятия, стонал, замолк…

Около Ивана стояли две молоденькие девушки. Одна из них шептала другой:

— Беатриче, милая, смотри, смотри, вот пламя лижет ноги… вот загорелась одежда… Как страшно!

Девушки взвизгнули, но, как завороженные, упорно глядели на горящего мученика, а глазенки их блестели…

Потрясенный зрелищем, прерывисто дыша, с горящими от возмущения глазами, Иван увел своего спутника. Тот, сам расстроенный, огляделся кругом. Видя, что никто на них не обращает внимания, не подслушивает, тихо проговорил:

— Недавно, в 1600 году, «святые» отцы-инквизиторы сожгли на костре в Риме «еретика» Джордано Бруно. Он был истинный гуманист, великий ученый и философ.

— Да, мессерэ Альгарди, в вашей республике не очень-то легко стоять за истину.

Альгарди сумрачно ответил:

— За истину, друг мой, везде трудно стоять.

Они остановились у мраморной статуи пожилого худощавого мужчины с насмешливым, ядовитым выражением лица. Взор острый, пронзительный. Виден холодный, точный, наблюдательный ум.

Альгарди тихо говорил, но голос его дрожал от негодования:

— Это Никколо Макиавелли[17], из Флоренции. В своем сочинении «Государь» он учил: властелин может прибегать в политике к обману, вероломству, жестокостям, убийствам, лишь бы укрепить государство. Цель оправдывает средства. А подданные да повинуются и боятся государя. Страшный Цезарь Борджиа, пытавшийся объединить Италию, и был, по мнению Макиавелли, настоящим государем.

Альгарди замолк и, низко наклонив голову, тихо пошел дальше, за ним Иван.

— Сегодня нам везет на статуи! — воскликнул Альгарди, оторвавшись от глубокого раздумья. Они опять остановились у другой большой бронзовой статуи. Пожилой воин в доспехах, шлеме, с тяжелым мечом, гордо сидит на могучем коне. Лицо его надменно и беспощадно.

— Вот, Джованни, один из тех, на кого опираются правители Италии. Это — предводитель наемных солдат, кондотьер Каллеони. Он не дрогнет, если ему потребуется убить несколько тысяч людей. Творец этой статуи — Вероккио, художник, скульптор, учитель Леонардо да Винчи.

Иван Болотников, озаренный новой мыслью, с живостью ответил:

— Мессерэ Альгарди! Вы рассказываете про Макиавелли, Каллеони весьма поучительно и занятно. Можно подумать, что Макиавелли писал книгу свою, глядя на царей Руссии. Они всеми правдами и неправдами добиваются власти, а что люди бедствуют и гибнут — им и горя мало.

Так разговаривали венецианец и московит, находившие общий язык, общие мысли. Незаметно добрались до дома Альгарди.

— Зайдем, еще побеседуем, — предложил итальянец.

Разговаривая, вошли в его жилище.

Небольшая, веселая от солнечного света комната. Бросились в глаза книги и рукописи на полках. Иные из них Иван уже читал.

Альгарди со вздохом сел. Не мог забыть казнь… Лицо его было растерянно.

Иван, как уже не раз, пристально рассматривал на стене портрет старика, освещенный солнцем. Могучий лоб, густые брови, глубоко запавшие, пытливые и грустные глаза. Волнистые седые волосы, длинная борода.