Сын капитана Алексича - [3]

И только к одному не мог привыкнуть — не мог позабыть сына.

Он был капитаном маленького судна, ходившего от Кондакова до Верещагова — всего-навсего семьдесят километров.

Судно называлось «Ястреб».

Нехитрая должность была у капитана: следить за расстановкой бакенов, за тем, чтобы загорались они с заходом и гасли с восходом солнца.

Кроме того, «Ястреб» следил за чистотой судового хода. Время от времени водолаз спускался на дно, исследуя, нет ли камней и корней, самых опасных для судов.

«Ястреб» ходил с весны до осени, зимой становился на ремонт. Тогда волей-неволей капитану приходилось что ни вечер зажигать у своей калитки зеленый фонарь.

Капитан жил в этом городе неполных тридцать лет. Когда-то, еще совсем молодым, он заехал сюда, едучи на пароходе; как водится, побродил по улицам, осмотрел местные достопримечательности — старинную часовню и краеведческий музей.

В ту пору он жил в Ленинграде и, подобно всем ленинградцам, был искренне влюблен в широкие проспекты и площади, которые казались особенно просторными и немного таинственными в июньские белые ночи.

Этот же город решительно не понравился ему. Ничего не чувствуя, он влез обратно на палубу и даже не поглядел в последний раз на пристань.

Мог ли он думать тогда, что в этом маленьком неприглядном городке пройдет большая часть его жизни, что здесь он женится, будет растить сына и останется, очевидно, уже до последнего своего часа.

Но так случилось.

Город стоял на берегу Москвы-реки, и все в нем было так, как в любом другом подмосковном городке, — неширокая центральная площадь, городской сад, клуб, кино и детский парк.

Еще там были торговые ряды. Когда-то в них располагались магазины и трактиры, по воскресным дням городская площадь была сплошь завалена конскими яблоками и сеном.

Сюда на воскресные базары съезжались из окрестных деревень, в старинной церкви немолчно звонил колокол, за окнами лавок виднелись бородатые, степенные купцы.

Теперь ряды давно уже опустели. Возле них дружно роились жирные, вконец обленившиеся голуби, и городские хозяева на каждой сессии горисполкома долго и настойчиво обсуждали, что следует построить вместо рядов.

Одни предлагали Дом культуры, другие кинотеатр, третьи стадион. Порой разговоры эти затягивались до рассвета, когда из открытых окон валом валил табачный дым и в утренней тишине слышались осипшие за ночь голоса.

Потом хозяева города расходились по домам, споры затихали до следующей сессии горисполкома, а ряды как стояли, так и оставались по-прежнему незыблемо стоять на своем месте.

…Никто не знал, что капитан Алексич пишет летопись города. Он начал писать ее вскоре после ухода жены: надо было как-то убить вечера, особенно долгие и тягостные в опустевшем доме.

Сперва он решил было писать мемуары. Но потом: отказался от этой мысли, — жизнь его, в общем, была небогата событиями, и не так-то много хороших и значительных людей довелось ему повстречать.

Потом он задумал написать повесть о речниках — водолазах, тральщиках, бакенщиках.

«В этом деле я, можно сказать, собаку съел», — не без самодовольства думал он.

Но написал первую фразу: «Пароходы шли друг за другом, вдоль по реке, намереваясь пройти шлюзование» — и опустил ручку. Как назло, ни одного слова не приходило в голову, мыслей было много, они забивали друг друга, беспорядочно роились, никакого сладу с ними не было.

И он забросил свою так и не написанную повесть.

Однажды «Ястреб» причалил к маленькой деревеньке, носившей смешное название Огурчики.

Ночью был ураган, «Ястреб» основательно потрепало по волнам, а к утру, когда буря затихла, капитан решил сделать остановку где-нибудь у близлежащего города пли деревни, пополнить запас питьевой воды.

И там, в Огурчиках, он познакомился со старым агрономом, давно уже жившим на покое.

Агроном этот показал ему летопись, которую вел изо дня в день в течение почти пятидесяти лет.

Несколько общих тетрадей были прошиты одна через другую суровой ниткой, и все страницы густо исписаны мелким, сползающим книзу почерком старика.

— Здесь вся история нашего села, — с гордостью сказал агроном.

Капитан не сдержал улыбки.

— История? Какая же такая история в этих ваших Огурчиках?

— Всякая, — сухо ответил агроном и вдруг обиделся, почти вырвал из рук капитана свою летопись и сколько капитан ни просил, так и не показал ему больше.

Петрович, в ту пору еще плававший вместе с капитаном, сказал ему после:

— Старик дотошный, другого такого поискать. Он, говорят, про все записывал, ничего не пропускал…

Помолчал, посасывая неизменную трубку, и добавил одобрительно:

— Хорошее дело. Помрет — память останется, выходит — жил не напрасно.

«Вот это по мне», — подумал капитан и, не откладывая в долгий ящик, первым делом обзавелся толстенной конторской книгой, страниц на тысячу, никак не меньше, переплел ее в голубой дерматин.

Бумага была разлинованной в клетку, чернильница до краев наполнена чернилами, возле чернильницы — две ручки с перьями 86-й номер, пиши — не хочу.

И он стал писать. Писал все, что бы ни пришло в голову, обо всем, что бы ни увидел. Ведь город, в котором он жил более четверти века, невольно стал для него родным, и хотелось как можно подробнее описать его жизнь.