Сын капитана Алексича - [24]

Ему было немного совестно за то, что он, уже старый человек, намного крепче, здоровее Федора, и еще ему было совестно за чувство радости, переполнявшей его: ведь Вася останется с ним, не уедет с Федором.

Ночью он еще сомневался. Ночью всем людям приходят на ум черные мысли, но утренний свет и солнце рассеют любые сомнения.

И он смотрел на траву, блестевшую росой, на безоблачное, высокое небо, на зеленый фонарь, и хотя жалел Федора, не мог не жалеть его, но вдруг ощутил себя таким счастливым, что всех кругом хотел видеть счастливыми или хотя бы довольными.

Он сказал проникновенно:

— Приходи к обеду, Федор. Я жаркое приготовлю, пальчики оближешь. И пива куплю, самого лучшего, рижского.

— Я не пью пива, — сказал Федор, закрывая за собой калитку.

16

Все-таки Петрович оказался прав. Вася уехал. Нет, он сперва не хотел ехать, он не лгал. Он никогда не лгал, и все-таки он уехал.

Все эти дни, что Федор прожил у них, Вася о чем-то думал. Он не говорил ничего, но лицо у него было каким-то необычным, напряженным, словно он решал про себя трудную, непосильную для него задачу.

Так оно и было, очевидно, на самом деле. И капитан, мучаясь за него, невыносимо жалея, позабыв о собственном горе, без слов понимал что с ним происходит.

И он решил прийти ему на помощь, первым сказать те слова, которых сам так боялся.

Это было вечером, в субботу. К обеду у них был Петрович, сидел, посасывая новую трубку, время от времени взглядывал на Федора, как бы желая разобраться, что за человек, с чем его едят.

Федор был не в духе, а может, плохо себя чувствовал, на бледных щеках его горели два ярких красных пятнышка.

Он почти ничего не ел, только выпил стакан чаю, сидел, глухо покашливал, ни с кем не говорил ни слова.

— На могиле у деда был? — спросил Петрович.

Федор посмотрел на него, словно впервые заметил.

— Нет еще.

— Надо бы, — поучительно сказал Петрович.

Федор откровенно зевнул.

— Зайду на днях.

Петрович нахмурился, ожесточенно засосал трубку.

Позднее, когда капитан вышел вместе с ним, проводить его немного, Петрович сказал:

— Ишь какой! «Зайду на днях», словно к теще в гости собирается.

— Он больной, — извиняющимся тоном заметил капитан.

Петрович сплюнул.

— Больной! Все они больные.

Торопливо кивнул капитану, словно боялся наговорить еще много такого, что было бы неприятно для них обоих, и быстро зашагал по улице.

Капитан повернул к дому. У калитки ему встретился Вася. Казалось, мальчик нарочно поджидал его.

— Далеко собрался? — спросил капитан.

— Нет, недалеко, — ответил Вася, оглянулся, крикнул в темноту: — Тимка!

Пес мигом, как по щучьему велению, вырос перед ним, махая пушистым хвостом.

— Что Федор? — спросил капитан. — Лег спать?

— Нет еще, сидит на крыльце.

Вася тихонько тронул капитана за рукав:

— Пойдем к реке, дядя Данилыч.

— Пойдем, — согласился капитан.

Дорога круто спускалась книзу. Кусты боярышника и бузины царапали и цеплялись за руки. Внезапно из-за облака вынырнула луна, и все кругом разом посветлело так, что даже стала видна заплатка на рукаве куртки капитана.

— Он, наверно, очень больной, — сказал Вася.

— Кто, Федор? — капитан подумал. — Да, конечно, не из здоровых.

— Он сперва на Каспийском море плавал, — сказал Вася. — Он там кильку на свет ловил. Говорит, в море горит прожектор под водой, в глубине, а на него рыба плывет. Плывет и плывет и прямехонько в сеть попадает, а потом рыбаки эту сеть прямо на палубу, а в сети кильки видимо-невидимо!

— Здорово, — сказал капитан. — Это, конечно, новое достижение науки, я о таком еще и не слыхал.

— Вот-вот, — живо подхватил Вася. — Федор говорит, что никто еще во всем мире рыбу на свет не ловил, у них на Каспийском море они первые стали. А красиво, наверно, когда в море горит свет ночью? Правда?

— Надо полагать, — ответил капитан.

— Вот он там и простудился, — продолжал Вася. — Они в шторм попали, здоровый штормяга был, и его всего сверху донизу водой окатило, и он так в воде часов шесть простоял…

Капитан вздохнул в знак сочувствия.

— Он все болеет с тех пор, — грустно заметил Вася. — Никак не может поправиться. И жена ему попалась тоже сука хорошая, бросила его, больного. Прошлый год, как выписали его из больницы, он опять свалился, три дня лежал — хоть бы одна собака зашла, хоть бы кто стакан воды подал.

Вася говорил не своими словами. Капитан сразу понял, — он повторял то, что говорил Федор, это были его, Федора, слова, даже его интонации, и даже Васин голос стал похож на голос Федора; должно быть, и выражение лица у Васи было сейчас таким же, как у Федора. Капитан не смотрел на него, но знал: сейчас Вася похож на Федора. Как две капли воды!

— И никто к нему не пришел, — сказал Вася. — Ни один человек!

Они спустились на берег. Река льдисто поблескивала перед ними, вдоль берега горели красные и белые глазки бакенов, а в самой середине ломко отражался выгнутый серп луны.

— А хорошо здесь, — заметил капитан. — Чувствуешь, как водорослями пахнет?

— Да, — рассеянно ответил Вася и заговорил снова: — А вот в Мурманске северное сияние бывает, небо, говорят, и красное, и лиловое, и зеленое — все сразу…

Что-то перехватило капитану горло. Он остановился, и Вася остановился рядом с ним.