Сын из Америки - [36]
Нет, она не умерла при родах. Она прожила еще около двух лет, но это было медленным умиранием. Муж опять сделал ее беременной, и на этот раз она выкинула. Не буду входить в подробности. С того дня, как я узнал, что она беременна, все физические отношения между нами прекратились. У нас не было ни желания, ни возможности. Я мог стать виновником ее смерти, и сознание вины было настолько глубоким, что не оставляло места ни для каких иных чувств. К тому же я стал бояться, что и мой конец близок. Я пришел навестить Соню к ней домой, когда она была при смерти, и Соня сказала мне: «Не забывай Вельвела». Такое вот имечко дал отец этому малому. Позднее Вельвел превратился в Билла.
Мне никогда не нравился этот ребенок. Во-первых, он убил Соню, хотя и не своей охотой. Во-вторых, в нем было что-то от отцовского характера, хотя вовсе не было отцовской силы… Через год после смерти Сони Хацкель вновь женился и переехал в Бруклин. Когда минули годы мучительных угрызений совести, прежнее пламя вновь вспыхнуло. Мне удавалось быть с другими женщинами, только если я воображал или заставлял себя вообразить на их месте ее. В минуты близости я называл их Соней. Многие годы меня мучили галлюцинации. Я видел Соню идущей по улице, едущей в подземке. Однажды я увидел ее в Центральном парке. Я забыл, что она мертва, и заговорил с ней, но она исчезла прямо у меня на глазах. Соня завещала мне целую связку своих стихов, посвященных мне. Стоит ли объяснять, что это не была поэзия в обычном смысле слова, но стихи были так искренни, что обладали подлинной силой. Исчерпывающая искренность граничит со всемогуществом природы.
Я читаю эти стихи по сей день. Я знаю их наизусть. Несколько стихотворений посвящено Вельвелу, которого она называла Вениамином и Бенони в честь сына праматери Рахили. Соня любила Священное писание. У нее был перевод Библии на идише, изданный христианскими миссионерами. В своих стихах она называла Вельвела «твой сын», поскольку я был причиной его появления на свет. Это что-то вроде духовного отцовства.
Шли годы, но я так и не встретился с Сониными детьми. При жизни Соня говорила мне, что девочки, по крайней мере две старшие, прокляли мое имя. Хацкель рассказал все своим детям и внушил им ненависть ко мне. Это из-за меня у них была мачеха. Романтические страсти, которые столь возвышенно превозносят поэты, на самом деле разрушают жизни. То, что мы теперь называем любовью, наши благочестивые предки считали преступлением, ведь так оно и есть. Если бы такого рода любовь была подлинной добродетелью, современный человек не обожествлял бы ее так. Такая любовь совершенно противоположна свободной воле — она есть предельное выражение гипноза и фатализма. Наши богобоязненные матери и отцы вели благочестивую жизнь без этого рабства, и поверь мне, они с большей готовностью приходили друг другу на помощь, чем люди, вовлеченные в любовные связи, не исключая и меня. В большинстве случаев современная любовь есть чистейшей воды предательство. Часто это еще и ненависть.
Да, годы шли, а я ничего не слышал о Хацкеле. Он был лет на двадцать старше меня. Потом я узнал, что он умер — скорей всего, от обжорства. Однажды зазвонил телефон. Это был его сын. Он сказал: «Меня зовут Билл — Вельвел. Я Сонин сын».
Его тон не понравился мне. Уже тогда я мог расслышать в нем упрек. Тем не менее я договорился с Вельвелом о встрече. Он рассказал мне, что три его сестры вышли замуж. Младшая уехала в Англию. После смерти Хацкеля семья распалась, как и всякая семья. Билл перечислил мне целую кучу своих бед. При жизни его мучил отец. Сестры одновременно баловали и ненавидели его. Он не закончил среднюю школу. Он перепробовал много работ, но в каждом месте от него старались избавиться. Он нуждался в деньгах. Он глядел на меня так, как сын глядит на отдалившегося отца. Он не просил, он требовал. Все в нем раздражало меня, и мне хотелось сказать ему: «Я ничего тебе не должен, ступай себе». Вместо этого я отдал ему все, что имел. Он взял и даже не поблагодарил. После того как он ушел, я поклялся не видеть больше это ничтожество. Но мне было ясно, что я беспомощен перед ним. Я был перед ним в неоплатном долгу.
Макс Блиндер прервался и заказал еще кофе.
— Я видел много никчемных людей на своем веку, — продолжал он, — но такого шлимазла[37], как этот Билл, больше нет в целом свете. Он все делает шиворот-навыворот. Он не может учиться, он не может овладеть профессией, он не годен для коммерческой деятельности. Он терпит неудачу, за что бы ни брался. Как говорится, «займись он продажей саванов, никто бы не умирал». Иногда такой мужчина удачно женится, взяв энергичную жену, которая ему помогает. Но он женился на ленивой девице — на этаком куске мяса, — и из нее тотчас посыпались дети. Пять девочек. Дети болели, взрослые тоже, и дом его стал похож на больницу. Половина его дохода уходила на докторов и лекарства. Случались и другие несчастья. Раз был пожар. В другой раз протек водопровод, и в результате обрушился потолок. После каждого бедствия он прибегал ко мне весь в поту, и я делал все, что мог.
