Тем временем у Романа появились свои цели и планы. Занятия с Лексеем уже не занимали так плотно, как прежде, так что в какой-то степени заскучал. Понятно, что в теле тринадцатилетнего подростка, да еще в закрытом заведении развлечений для взрослого человека мало. Вот и стал искать себе дело, не отвлекая на него подопечного, в меру имеющихся у него возможностей. Вначале присматривался и прислушивался к окружающим — кадетам постарше, персоналу корпуса. Конечно, с ним, вернее, с Лексеем, серьезных разговоров те не заводили. Но в общении между собой при нем особо не стеснялись, так что по крохам узнавал что-то новое для себя. О порядках в корпусе, суждения об учителях и начальстве, о событиях и толках в столице и стране.
Едва ли не самой популярной темой стали любовные истории императрицы. Шел слух о ее тайном браке с князем Потемкиным, новом любовнике Завадовском. Упоминали и Григория Орлова, о его отнюдь не братской любви к своей кузине Екатерине Зиновьевой. Спорили о новых реформах — губернской и судебной, манифесте о ликвидации Запорожской Сечи. Много толков вызвали возможная война с Портою и планы с присоединением Крыма. Хотя только недавно Россия заключила мир с Османской империей, но обе стороны искали возможность переломить ситуацию в свою пользу. Приняли с воодушевлением воссоединение с Малороссией (Украиной и Беларусью) после раздела Речи Посполитой.
Собственно, сама информация не представляла для Романа важности — она не скоро понадобится. Ему, точнее, Лексею, еще учиться семь лет, но жить в замкнутом мирке учебного заведения казалось невыносимым. В корпусе не разрешались увольнительные и каникулы, лишь по выходным допускали родных увидеться с их чадами. За все минувшее время Лексея дважды навещали из приемной семьи, да еще приходили родители Димы Набокова — благодарили за спасение их сына. Изоляция от внешнего мира никак не устраивала деятельного пришельца из будущего, так что вести извне стали ему в какой-то мере отдушиной.
Иной раз приходили мысли каким-то путем выбраться на волю, но отметал их из-за очевидной нереальности. А о том, чтобы как-то добиться отчисления Лексея, даже не помышлял — поломал бы ему будущую карьеру. Возможное решение этой проблемы подсказал один случай, тогда невольно подслушал разговор двух работников в хозяйственном блоке. На утренней тренировке, когда Лексей отрабатывал во дворе разминочный комплекс, Роман обратил внимание на то, как один из них громко отчитывал другого. Они находились подалеку, так что слов не различал. Неожиданно для себя прислушался и вдруг отчетливо разобрал, будто говорили совсем рядом: — … нет, Никодим, поступай как хочешь, а на меня не надейся. Натворил делов — сам и расхлебывай!
Роман растерялся — подобного никогда с ним не случалось, — а потом, когда снова попытался услышать, то уже не получилось. Лишь после нескольких попыток и то с большим напряжением, удалось повторить. Позже долго размышлял о поразительном эффекте, его природе и причине. Возможно, у него вдруг открылся острый слух, но в большей мере предполагал, что он прочел мысли говорящего. Когда выпадало свободное время, проводил подобные опыты с теми, кто рядом, правда, все безуспешно. С тем же поваром, давшим ему повод, тоже не ладилось, но когда тот снова с горячностью стал кому-то выговаривать, тогда и пришло ожидаемое чудо, подобное телепатии.
После нашел еще несколько эмоционально раскрытых людей среди кадетов и персонала, на них и отрабатывал свой дар. Поначалу улавливал в момент всплеска обуревающих их чувств, со временем удавалось в более спокойном состоянии. С остальными в подавляющем большинстве прорыва не происходило — все же способности Романа оказались не столь велики. Можно сказать, что ему повезло обнаружить в себе подобное свойство, пусть и случайно, да и с тем, что оно вообще возникло. Наверное, сказалось постоянное общение с тем, кто оказался с ним в одном теле, оттого развились какие-то тайные задатки, вот они и проявились. Иного логичного объяснения Роман не находил, а принимать на веру сверхъестественное или божественное происхождение не позволял сугубый материализм попаданца.
Чтение мыслей подконтрольных объектов — так Роман назвал тех, с кем устанавливал контакт, — стало своеобразным окном во внешний мир. Иногда предрассудительным — как подглядывание за кем-то, но все равно интересным. Чаще других наблюдал за поручиком Ржевским (символичное совпадение с героем анекдотов!) — одним из помощников директора. Оказался тем еще ловеласом и гулякой — впрочем, как и многие офицеры из гвардейских полков. Да еще любителем рассказывать о своих похождениях, правда, довольно занимательным. В часы досуга вокруг него часто собирались коллеги, а он расписывал во всех красках и даже интимных деталях свои победы и приключения. Уж насколько бывший майор был привычен к мужской пошлости, но иногда смущался от скабрезных эпитетов и подробностей.
Никому — Лексею тоже, — не давал понять о своем даре, но однажды пришлось в какой-то мере раскрыться. Случилось то после Рождества, обратил внимание на инспектора своего отделения — ему напрямую подчинялись воспитатели всех классов. Капитан Басов не отличался общительностью, сторонился шумных компаний, да и возрастом был постарше многих — уже под пятьдесят. В этот день выглядел особенно хмурым и подавленным, склонив голову, неподвижно сидел за столом в своем кабинете. То ли из-за сострадания, то ли уважения к этому спокойному и доброму к детям офицеру, Роман потянулся к его сознанию и прислушался, невольно принимая от него тоску и отчаяние:
