Сын Грома - [2]

Пообещав гидессе достойно отблагодарить ее по возвращении с этого таинственного острова на материк, автор сего повествования попросил представить его профессору Маракуе. И для солидности добавил: как исследователя преданий об Иоанне. На удивление, профессор кроме итальянского, английского и древнееврейского немного знал и загадочный, как он потом пояснил, русский язык и на представление гидессой автора как российского ученого качал головой, охал и многозначительно восклицал: «О, Россия… О, ГУЛАГ… О, конечно, конечно…» Позднее, в припортовой таверне, куда профессор временами разрешал себе заходить, между нами на смеси английского с русским состоялся профессиональный разговор, и профессор, уже совсем расположившись, спросил автора: «А что есть истина, брат?» И когда ваш покорный слуга ответил ему словами Спасителя, что «истина приходит с неба», он обнял смущенного таким вниманием автора, подозвал официанта и, что-то пошептав ему в ухо, заказал еще одну бутылку вина. Да какого! Как он потом пояснил, того самого, знаменитого эшкольского вина, которое якобы иерусалимский первосвященник Каиафа прислал накануне Пасхи прокуратору Понтию Пилату, чтобы римлянин со своей женой Клавдией Прокулой радостно отметил этот великий иудейский праздник…

Вино и на самом деле было достойное.

Выпив по бокалу, мы переглянулись и на некоторое время замолчали. После второго бокала профессор, оглядевшись по сторонам, с таинственным видом шепнул:

— Есть мнение, что вино это и повлияло на роковое решение игемона, римского прокуратора. Но сие есть тайна Третьего Храма.

— Выходит, если б не вино… — начал я, но Маракуе предостерегающе приложил к губам указательный палец.

— Ни слова, друг мой, ни вздоха!

Вечер закончился тем, что, прощаясь, старый добрый профессор Маракуе, призвав небо Эллады в свидетели, передал автору завернутые в черный пергамент черновики своей рукописи, раскрывающей, по его словам, тайну судьбы Пилата и повествующей о странствиях Иоанна Богослова, которые завершились пророческими видениями апостола в той самой пещере. Профессор горько посетовал на то, что нынешняя папская Европа отвергла его писания, и просил напечатать его тексты в далекой, ныне свободной православной России.

На обратном пути я читал черновики Маракуе и поражался познаниям этого замечательного человека. Надо сказать, что я даже усомнился в его авторстве, мне казалось, что тексты «черновиков» принадлежали кому-то из христианских писателей конца первого и начала второго века от Рождества Христова. А может, это были копии украденных из архивных хранилищ неизвестных доселе свитков с берегов Мертвого моря, наподобие Кумранских рукописей, найденных арабскими пастухами в пещере, или неопубликованные еще фрагменты путаного, полубезумного, широко распространяемого издателями текста, выдаваемого за Евангелие от Иуды?

Так или иначе, бумаги профессора Маракуе подвигли меня на труд. Тем более что я совсем недавно завершил роман о царе Соломоне, и голова была полна библейских пророчеств.

В общем, вернувшись в нашу светлую Северную столицу и поставив в Андреевском соборе множество свечей в память святых апостолов Христовых, отказавшись, как настоятельно советовал профессор Маракуе, от женщин и выдержав сорокадневный пост, я обратился к Библии, к писаниям святого Иоанна Златоуста, к «Житиям святых» святителя Дмитрия Ростовского, к текстам неканонических, апокрифических Евангелий, после чего и написал предлагаемое читателю повествование о Пилате и о Сыне Громовом, как во странствиях Галилейских называл юного Иоанна Сын Человеческий.

Пролог «В начале было слово…»

При кресте Иисуса стояли

Матерь Его, и сестра Матери Его,

Мария Клеопова, и Мария Магдалина.

Иисус, увидев Матерь и ученика, тут стоявшего,

которого любил, говорит Матери Своей:

Жено! се сын Твой.

Иоанн. 19:25–26

И плывут облака над Патмосом… И, беззвучные, скользят их неслышные тени по скалами, по грудам камней, и легкой дымкой накрывают прилепившиеся к горным кряжам селения и прибрежные отмели, и уплывают в далекие просторы бескрайнего моря, тысячелетиями омывающего каменистые берега острова. Под облаками кружат над тем каменным островом орлы, и кричат над пенистым побережьем чайки. Высоко в горах, в недоступном для пасущихся на склонах овечьих отар месте, на поросшем серебристым мхом обломке скалы сидят двое старцев в белых одеждах и что-то тихо говорят друг другу.

И никто, кроме камней и парящих в вышине орлов, не слышит их разговора. Один из старцев — последний из живых учеников Господа нашего, апостол Иоанн Зеведеев, другой — ученик Иоанна Прохор.

Прохор достает из-за пазухи исписанный греческими буквами свиток и начинает читать:

— …Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его;

Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома; Есром родил Арама;

Арам родил Аминодава; Аминодав родил Наассона; Наассон родил Салмона;

Салмон родил Вооза от Рахавы; Вооз родил Овида от Руфи; Овид родил Иессея;

Иессей родил Давида царя… Дальше читать?

— Дальше не надо. Скажи, что там в итоге?

— В итоге так:

Елиуд родил Елеазара; Елеазар родил Матфана; Матфан родил Иакова;