Сын эрзянский Книга вторая - [52]

От этого внезапного простора, тишины, близкого человеческого жилья у Степана закружилась голова. Он больше не мог идти, ноги подламывались. Где-то уже близко лаяла собака, слышался и звонкий ребячий голос...

«Отдохну немного...» — решил Степан. Он снял проклятый ящик со спины, положил его и сам лег прямо не обочине на пыльную траву. Какая блаженная сладость полилась по всему утомленному за день телу!.. Степан не чувствовал ни земли под собой, ни ящика под головой, — все было мягче райской перины. Он куда-то поплыл под вечерним небом, на котором уже выступили первые бледные звездочки. И в гаснущем от усталости сознании мелькнули прощально и счастливо лица матери и отца, которые уже простили ему напрасную трату барана, и теперь их сердца свободны для радости за Степана. Куда влечет его дорога, он и сам не знает, но противиться этой странной увлекающей силе у него нет и желания. Он вовсе не завидует счастью Михала Назарова, — прощай, добрый Михал! — как и Михал не завидует его дороге. Прощай и ты, Дёля, и будь счастлива навеки веков!..

Степан плывет под мерцающими теплыми звездами в свою прекрасную Даль, и большой ковш Медведицы дарует ему прохладу родниковой воды из бочажка у Бездны. И как звенит живой ночной простор вокруг Степановой плывущей лодки: и ночные кузнечики, и дергачи, и легким стремительным аллюром несутся по кругу быстроногие кони!..

Степан просыпается от близкого топота и людского гвалта. Это похоже на какой-то страшный обвал, на крушение.

Вокруг него стоят человек десять верховых. Кричат, размахивают кнутами или хворостинами, и кто бос, кто в исподней рубахе, без картузов. И все точно безумные, точно ночные дьяволы, нечистая сила. Или они снятся ему?..

— Это не иначе, как из ихней компании! — кричит здоровенная хриплая глотка.

— Отстегать как следует кнутом! — вторит ему визгливый петушиный голосок. И тотчас щелкнули плетки, Степан зажмурился.

— Погодите, мужики, так нельзя, надо сперва разобраться, — раздается вдруг спокойный голос.

— Чего там разбираться, стегани его разок-другой, он сразу заговорит!

— Пока его стегаешь, те уйдут — коней-то нет!

— Айда, ребята, дальше, тут нечего стоять, они не успели далеко уйти! — крикнула здоровая глотка, и тяжелый топот копыт сотряс землю. Но возле Степана остались пожилой рыжебородый мужик и двое молодых парней. Они словно надеялись, что вся истина здесь, и не поспешили за ватагой. Пощелкивая кнутами, они встали перед Степаном.

— Говори, вражий сын, куда подевали лошадей?! Если не скажешь, сейчас отстегаем вкровь!

— Погоди ты, Ванятка, — сказал темнобородый мужик. — Парень вовсе без памяти, да и не цыган будто бы...

— Один корень у этих бродяг! — не сдавался Ванятка, потому что рука у него зудела.

— Ты не цыган? — спросил у Степана мужик. — Ты чего тут в поле ночью делал?

— Спал, — признался Степан.

Ванятка презрительно засмеялся, потому что, по его понятию, в поле спят только воры и цыгане.

— Да отлупить его!..

— Да погодь ты, — крикнул мужик. — А как ты сюды попал? — спросил мужик у Степана.

— Я вчера шел из Ардатова, в поле меня настигла ночь, решил здесь заночевать, — стал рассказывать Степан.

— Из Ардатова, говоришь? Но здесь и близко нет дороги на Ардатово. Тут, парень, чего-то не так. Ты что-то путаешь, — усомнился мужик.

— А я что говорю! — торжествовал Ванятка.

— Я шел без дороги, лесом,— оправдывался Степан.

— Добрый человек без дороги не ходит. Так что мы тебя поведем в село, — вынес решение мужик. — Там разберутся, — добавил он. — Пошли. — И сам залез на смирную толстую лошадь.

Степан взвалил ящик на плечо и поплелся, как арестант, впереди верховых. Было еще очень рано, утро только начиналось. Над лощиной висел белесый туман. Из села доносились рев коров и блеяние овец.

— Ночью тут на лошадях не проезжали, не видел? — спросил мужик.

— Видеть я не видел, но вроде слышал, как поблизости проскакали на лошадях, — сказал Степан. — А точно не помню — когда, я спал.

— А что это у тебя за ящик?

— Это стекло, я стекла по деревням вставляю.

— Ну, точно! — обрадовался Ванятка на лошади. — Он вот пройдет по селу, посмотрит, что и как, потом передает своим товарищам. Точно, это из той компании!..

— Ты врешь! — сказал Степан из-под ящика.

— Иди, иди, там разберемся.

Когда Степана вели по улице, ребятишки бежали за ним и кричали: «Конокрада поймали!», «Конокрада ведут!» Женщины выходили посмотреть на «конокрада». Степан шел с опущенной головой, неся на плече ящик. Его привели в дом для заезжих, присматривать за ним остался десятский, седой заспанный старик в сером зипуне, с увесистой палкой в руках. Палку он держал на манер ружья.

— За какое дело ты взялся, парень, — начал он внушать строго. — Разве конокрадством человек может долго промышлять? Уведешь одну лошадь, на другой поймают, и тут тебе конец. Потому что конокраду нет прощения.

— Я, дедушко, не конокрад! — старался Степан убедить старика.

— А кто же ты, как не конокрад? Зерно воровать пешком не ходят, потому что мало его унесешь. Стало быть, ты самый настоящий конокрад!

— Зачем ты так говоришь, меня же не поймали на воровстве...