Сын эрзянский - [72]

— Дед Охон расспрашивал, — тихо отозвался Иваж.

— У кого он расспрашивал, у родителей? Разве они скажут о себе плохое?

— На что свадьбу думаете справлять? Знать, вы очень богаты с дедом Охоном? — вмешался до того молчавший Дмитрий.

— Дед Охон все взял на себя. Говорит, не трогай родителей, у них все равно ничего нет...

Это сообщение немного разрядило обстановку. Что верно, то верно, Дмитрий в настоящее время был не в состоянии справить свадьбу. Лицо его заметно посветлело. Марья тоже обмякла, вытерла глаза и предложила сыну поесть. Тот отказался, ему надо торопиться обратно в город. Не остался он и ночевать, чтобы завтра поехать всем вместе. «Знамо, к невесте торопится», — подумала Марья, проводив его за избу Назаровых.

Наутро Дмитрий с Марьей поехали на свадьбу. Фиму с собой не взяли. Какая уж там свадьба в городе. Марья не ошиблась. Народу собралось мало. Со стороны невесты пришли ее родители и брат с женой. Родни в городе у них не было, так же, как и у Нефедовых. В Алтышево решили не сообщать, хотя этим и обидят родню жениха, но оттуда могли приехать человек десять, а помещать их некуда.

В первый день свадьбы гуляли на своей квартире, второй день — в доме невесты. Марье свадьба не понравилась, прошла она без эрзянских свадебных песен и плачей невесты. Как только пришли с венчания, сразу уселись за стол. Невеста, правда, была видная: высокая, белолицая, но то, что она одета по-русски, Марью огорчало.

Возвращаясь с Дмитрием домой, она всю дорогу ворчала:

— Такая красивая эрзянка, а надругалась над собой, нарядилась в эти темные тряпки.

— Живя в городе, не эрзянскую же руцю ей надевать? Смеяться над ней будут, — возразил Дмитрий.

Она ему тоже понравилась, не чета Ольге. Понравились и ее родители. Люди степенные, деловитые. Отец работает на лесопилке и, как Дмитрий, не любит болтать лишнего. Так вот и женили своего первенца Нефедовы.

...После масленицы Дмитрий стал собираться в дорогу. Подобралась артель из двенадцати человек. Своих, новоземельных, трое, алтышевских — девять. Марья сушила ему сухари из ситного хлеба, испеченного на молоке, сшила для него порты из толстого портяночного холста и покрасила черной краской. Порты получились не хуже, чем из магазина. Дмитрий укрепил лапти пеньковой бечевкой, собрал верхнюю одежду. Отправиться решили по зимней дороге. Пока дойдут до Волги, она вскроется. В это время в приволжских городах и нанимают работников на баржи, пристани, пароходы.

Охрем несколько раз напоминал Дмитрию, что им надо сходить в Алтышево. Там Охрема не знают и без Дмитрия местные старики разговаривать с ним не будут. У Нефедова со сборами на Волгу своих дел было немало. Все же он выбрал день посвободнее. В это утро Марья приготовила овсяные блины. На масленицу их часто стряпают, почти целую неделю. К столу пригласили и Охрема с Васеной.

Степа сидел за столом и с изумлением наблюдал, как дядя Охрем, оторвав от изрядной стопки блинов порядочный кусок, без труда отправил его в рот.

— Дядя Охрем, а солонину сможешь засунуть в рот? — простодушно спросил он.

Фима прыснула в горсть и тут же получила шленок от матери. Досталось и Степе за свой вопрос.

Лишь один Охрем был невозмутим:

— Не пробовал, возможно, и засунул бы, — серьезно ответил Охрем и рассказал, как в Баеве однажды он поспорил на два десятка яиц, сможет ли засунуть в рот шапку, и выиграл.

— А куда девал яйца? — спросил Степа.

— Как это куда? Съел, понятно...

— Все сразу?

— Не домой же их нести. Тут же и съел.

Взрослые в Баеве хорошо помнили эту историю и лишь улыбались. Но Степу удивило, что дядя Охрем за один присест съел двадцать яиц.

Дмитрий с Охремом ушли в Алтышево. Фима села прясть, Степа что-то притих у коника. Марья крикнула сыну:

— Вышел бы на свежий воздух, трубу рано закрыли, угоришь!

Она подошла к конику.

— Степа, ошалел, что ты делаешь?

У Степы лицо от натуги покраснело. Он вытащил изо рта варежку и втянул в себя воздух.

— Шапка все же не полезла, попробовал засунуть варежку. Варежка полезла! — доложил он, сияя.

Марья всплеснула руками:

— Посмотрите на этого бестолкового! Наслушался рассказов дяди Охрема и запихал в рот варежку.

Над Степой посмеялись и выпроводили его с Волкодавом из избы.

На улице тепло. С крыш капала талая вода. Снег мокрый. Назаровы близнецы возле своего двора катали снежные глыбы и складывали из них горку. Здесь у них, на новой земле, нет горок и кататься негде, если не считать льда на реке. Но он всю зиму лежит под глубоким снегом.

Степа не пошел к близнецам. Ему надоело их вечное поддразнивание. С Волкодавом лучше. Он и без этих насмешников бабу вылепит.

Близнецы, заметив Степу, стали звать его. Но Стела сделал вид, что не слышит их. Он скатал большой ком, поставил его перед крыльцом и принялся катать ком поменьше. Этот, меньший, он поднял на большой, подтесал их с боков лопатой, получилось вроде человеческой фигуры. Теперь нужно насадить голову. Для этого надо скатать небольшой круглый ком.

— Не поможешь нам построить горку, не пустим тебя на ней кататься! — крикнул Петярка, подойдя близко ко двору Нефедовых.