Сын эрзянский - [69]

Марья от неожиданности опустилась на лавку.

— Что ты говоришь, Иваж?! Куда провожать Ольгу?

— Ольга ушла в Баево, к сестре, — проговорил Иваж, не поднимая головы. — Мать сильно ее побила, она обиделась и ушла. Говорит, у сестры останется жить.

Сраженная этой вестью, Марья сидела молча, тупо уставясь на мужа. Дмитрий сказал:

— Я говорил, надо подумать. Такие дела не делаются спехом. — И, повернувшись к сыну, спросил гневно: — Чего же ты молчишь, гром тебя порази? Разве не видишь, куда мы собираемся? Идем сватать невесту, а невеста твоя убежала. Чего теперь делать?

Марья за это время пришла в себя. Побег Ольги мог означать только то, что между ней и ее сыном ничего зазорного не произошло.

Дело со сватовством расстроилось. Куда пойдешь сватать, если Ольга ушла. Дмитрий снял шубу. Хлеб обратно положил на лавку в предпечье, ченькс — в поставчик над коником.

— Куда же очи пошли, глупые, на ночь глядя, замерзнут где-нибудь, — встревожилась Марья.

— Молодые никогда не замерзнут, — успокоил ее дел Охон.

Фима пришла поздно вечером. Ольгу проводила до самой Суры. Дальше Ольга пошла одна. Марья не попеняла дочери, что она ушла, не сказав, и ни о чем не расспрашивала ее. Она была расстроена.

На другой день дед Охон с Иважем ушли в Алатырь пешком.

6

В избе Нефедовых стало свободнее. Наведывались к ним редко. Да и некому было. Вечером в сумерках иногда приходила Пракся поговорить с Марьей или зайдут близнецы звать Степу на улицу. После бегства Ольги Охрем с Васеной некоторое время к Нефедовым не ходили. Охрем долго не выдержал. Васена держалась подольше. Но и она сдалась. При чем тут родители, если между детьми произошла такая оказия. Ведь Нефедовы от Ольги не отказались, хотели ее засватать. Она сама не захотела после этого остаться здесь, на новой земле. Так что в этой истории сама Васена виновата, незачем бы ей начинать с драки.

Ольга теперь жила в Баеве у сестры Анюры, которая прошлой осенью вышла замуж за одинокого парня.

Марья предложила Охремам перейти жить в их избу. У Кудажей очень тесно. Они охотно согласились.

Дмитрий так и не сумел застеклить окна. Деньги, предназначенные на стекло, ему пришлось израсходовать на угощение лесника и лесничего, отпустивших в долг ему лес на избу. Нефедовы почти до половины зимы жили без дневного света. Потом Охрем принес свои оконные рамы, снятые с баевской избы, оставленной на месте за ветхостью. Рамы были меньше проемов в избе Нефедовых, но их все же кое-как приладили с помощью жгутов, соломы и тряпок. В избе стало светло. Дмитрий в первое же воскресенье вынул из Марьиного сундука псалтырь и подсел к столу читать. Не забывал он и свою сшитую книжицу и время от времени раскладывал на столе письменные принадлежности и кряхтел над письмом. Охрем рядом с ним на лавке плел лапти и порой, склонив голову набок, наблюдал одним глазом за искусной рукой Дмитрия.

— Много еще осталось листов заполнять тебе этими крючками? До весны хватит? — промолвит он, снова возвращаясь к своему лаптю.

— Еще много, — скажет Дмитрий. — Если бы у меня было только это дело.

Степа при этом всегда сидел рядом с отцом. Дмитрий сначала с великим трудом прочитывал страницу-две, потом начинал показывать Степе буквы. Степа некоторые из них уже знал, но никак не мог сложить, чтобы получилось слово. Когда отец начинал писать, он обязательно спрашивал:

— Как называется этот знак, который я сейчас делаю?

Степа сначала произносил про себя, шевеля губами, затем говорил:

— Гы-ы-ы. — А после некоторой паузы прибавлял свое: — Гусиная шея.

Взглянет и Охрем и захохочет:

— А ведь правда похоже на гусиную шею!

Марья, Васена и Фима прядут. Когда женщины готовят из кудели мочки, в избе поднимается густая пыль. На это время мужчины выходят из избы. Дмитрий идет во двор кормить или проверить скот. Охрем попросит у старика Кудажа лыжи и, бродя по лесу, набивает карманы различными лесными редкостями. Причудливыми наростами, похожими на разных зверей, изогнутыми, точно бараньи рога, палками, кусками трута всевозможной формы. Дома он все это раскладывает по подоконникам, говоря, что они украшают избу. Эти украшения остаются на подоконниках лишь до первой вспышки Васены. Она их обычно сгребает в кучу и выбрасывает в печь.

Охрем пытается с ней ссориться, но бесполезно. Васена не уступает.

Степе нравятся эти занятные вещицы. Многие из них он попрятал на полатях и под изголовьем, и под ваталой. Как-то раз Марья там их и обнаружила.

— Степа, знать, ты ошалел! Для чего насовал под себя куски трута и дерева, чтобы спать было пожестче?

— От Васены уряж спрятал, а то она все побросает в печь, — сказал Степа.

— Зачем тебе нужны эти деревяшки?! — подивилась Марья.

Но не сожгла их, а сложила в кучу возле постели Степы. Она знала пристрастие сына к необычным игрушкам и решила не мешать ему. Худого в этом нет. Степа подолгу вглядывался в причудливые куски дерева и трута, складывал их и так и этак. Иногда у него получалось какое-нибудь домашнее животное или зверь, каким он его себе представлял, так как зверей ему видеть не приходилось, а иной раз — нечто несуразное, ни на что не похожее, но почему-то ему нравящееся. Домашние не заставляли его спускаться с полатей — в избе было холодно. Как бы Марья ни топила печь все равно невозможно ее обогреть. Васена с Фимой пряли в зипунах. На воле снегу навалило до крыши двора. Морозы стояли сильные, в стене избы потрескивали бревна. Два раза в день Марья вводила корову в избу, утром и вечером. Здесь ее кормили и доили. Степа теперь не бегал кататься на лед. Река по краям берегов завалена снегом.