Сын эрзянский - [44]

Когда Степа вырастет большой, он, как и дядя Охрем, станет пасти баевское стадо и убивать палкой волков...

На завалинке стало припекать солнце. Степе надоело играть, он собрал свои черепки и, сунув их под трухлявую солому, уселся поудобнее, привалившись спиной к стене. У него есть дружок — Мика, мальчик из Савкиной семьи. Но его сегодня что-то не видно, может, с матерью пошел к дальней бабушке в гости, а может, сидит дома. Степе скучно одному, он чуть не заснул на завалинке. Но на улице стали появляться возвращающиеся из церкви, он оживился, слез с завалинки и стал смотреть в большой проулок. Своих он узнал еще издали. Мать с отцом несли на руках свои зипуны. За ними лениво плелась Фима. Она, наверное, устала. Степа ни за что не пошел бы в такую даль.

— Ждешь нас? — улыбнувшись, сказал отец и потрепал за волосы. — Посидим немного с дороги...

Степа пристроился рядом с отцом.

— Заходите в избу, сейчас будем обедать, — сказала Марья, проходя в ворота.

— Качался на качелях? — спросил Дмитрий сынишку.

— Немного покачался, после пас стадо и убил палкой двух волков, — сказал Степа.

Дмитрий засмеялся.

— Ты как дядя Охрем. Вот подрастешь еще годика два-три и взаправду пойдешь с ним коров пасти. У него нет подпаска, дочки помогают.

— Я могу и сейчас пойти! — похвалился Степа.

Дмитрий взял его на колени, погладил по светлой голове, заглядывая в глаза. Глаза у Степы светло-синие, щеки румяные, нос материнский, прямой, ноздри широкие. Растет он плохо. Видно, пошел в деда Ивана, тот был невысокий, но коренастый.

— Дмитрий, ты сегодня зайдешь в избу или хочешь уморить нас голодом? — сказала Марья, открыв окно.

— Пойдем, сынок, напоим гнедуху и зайдем в избу, — сказал Дмитрий, опуская с колен сына.

Они принесли с огородного колодца два ведра воды, вылили ее в колоду. Пусть гнедуха пьет, когда захочет. Над колодой повесили вязанку сена.

— Вот теперь и для лошади будет пасха, — усмехнулся Дмитрий.

В избе их уже ожидал накрытый стол — щи с курицей, каша, пироги. После длительного поста, когда три раза в день ели капустные щи, заправленные конопляным маслом, и картошку с капустным рассолом, эта еда любому покажется роскошной.

— Степу не пускайте за стол, он сегодня согрешил, разговелся до окончания обедни, — сказала Марья, когда стали садиться за стол.

— Я, мама, совсем не грешил. Правда, немного поел молока и попробовал сливок. Но, ей-богу, я хотел только попробовать, — оправдывался Степа.

— Знаю, знаю, как ты пробовал, — говорила Марья. — Половину кувшина выхлебал.

Степа с удивлением посмотрел сначала на отца, потом на мать.

— Откуда вы знаете, что выхлебал я? Ведь вы не видели, вас не было дома. Может, это сделала кошка...

Фима не выдержала, прыснула.

Улыбнулся и Дмитрий.

— Посмотри туда, — сказал он, показывая на икону в углу. — Они оставались дома и видели, что ты делал. Они видят все, от них ничего не спрячешь.

Степа поднял голову и увидел, как на одной иконе старик грозится на него пальцем. «Этот, наверно, и сказал!» — подумал Степа. Как же он до сего времени не догадался, что за ним всегда подглядывают эти темные лики с икон. Он знает их давно и не раз видел, как мать на родительские праздники зажигала перед ними свечку. Но о том, что они подглядывают и доносят на него, об этом он узнал впервые.

— Ешь, не зевай, — сказал ему отец. — Посмотрел на них, и довольно. Но какая там еда после того, что он узнал об иконах. Да и щи после сливок не кажутся вкусными. Фима незаметно подталкивала его и втихомолку смеялась. Степа молчал и не отвечал сестре.

Пообедав, Дмитрий и Марья легли отдыхать. Фима пошла с подругами катать крашеные яйца. Из избы вышел и Степа. Он немного постоял, посмотрел, как девушки катают яйца, и пошел к карусели. Проходя мимо Савкиного дома, увидел дружка Мику.

— А я думал, ты пошел с матерью в гости к дальней бабушке! — обрадовался он.

— Пошли мать с отцом, меня не взяли, — отозвался Мика.

Дальше они пошли вдвоем. Карусель была установлена перед домом Никиты-квасника. Ее сделали сыновья Никиты. Она очень проста: на вертящийся столб крест-накрест прикреплены две длинные слеги, на концы подвешены сидения. Одновременно могут поместиться четверо. За катание берут копейку или яйцо. Денег, конечно, ни у кого нет, все платят сырыми яйцами. Их собирает сам хозяин — Никита-квасник. Он сидит на завалинке с большим лукошком. Народу около качелей собралось полсела; одни — кататься, другие — посмотреть. На молодых женщинах поверх вышитых рубах надеты красные шелковые или сатиновые, смотря по достатку, рукава. Пулаи их звенят серебряными монетами и бляшками, передники сверкают всеми цветами радуги. На кокошниках у многих повязаны платки фабричного производства — красные, зеленые или желтые. Эрзянки любят яркие цвета. Девушки не носят кокошников, они заплетают волосы в одну косу, свисающую вдоль спины. В косу вплетают разноцветные шелковые или сатиновые ленты. У многих девушек поверх платков на головах надеты венки из бумажных цветов.

Степа со своим дружком довольно долго толкались здесь, безуспешно пытаясь пробраться сквозь плотное кольцо парней и девушек к карусели. Им не раз наступали на босые ноги, и хорошо, если наступивший был в лаптях, а не щеголял в сапогах. Мике, по обыкновению, не повезло. Ему на ногу наступили каблуком сапога, он долго после этого хныкал.