Сын эрзянский - [39]

— А что теперь будет, земля не провалится? Конец света не наступит? — спросил Дмитрий Охона.

Старик чуть улыбнулся.

— Земля не провалится, а вот жизнь может перемениться.

— Как может перемениться — хуже будет?

— Да уж хуже больше некуда, коли уходим от родного гнезда, — промолвила Марья.

Дед Охон не знал, что им сказать. Может, убили царя не зря. Царь-то ведь был хозяин своего дома. Коли хозяин плохой, то и порядка в его доме нет.

— Если на место убитого сядет хороший царь, может, и порядки заведет хорошие, — сказал он неуверенно. — На моем веку их было трое. Какой сядет теперь, поживем — увидим...

Никто не заметил, как Фима выскользнула из избы. Все занялись своими делами. Марья вернулась в предпечье кипятить нитки для тканья. Дмитрий взялся за лыко, которое еще утром опустил в лохань отмачиваться. Летом плести лапти будет некогда, надо ими запасаться сейчас.

У стола дед Охон остался с Иважем.

— Дед Охон, возьми меня с собой, я до смерти не люблю пахать. Строгать и тесать куда лучше, — заговорил он, заметив, что отец полез под коник искать колодку и не слышит его. — У меня теперь и руки-то сильнее, видишь, какие здоровые стали.

— Знаю, паренек, знаю, — мягко сказал он. — Твои руки стали сильнее настолько, насколько мои сделались слабее. Хорошим ты был бы для меня помощником...

Шагая сюда по весенней распутице, он надеялся, что Дмитрий на этот раз отпустит сынишку с ним. Но, узнав о его намерении переселиться на новую землю, не рискнул начинать этот разговор.

К вечеру Марья истопила баню. Попарились. Сама она с Фимой задержалась в бане допоздна. Она любила попариться. Фиме надоело поддавать пар.

— Хватит, мама, руки отвалились, — взмолилась она.

Марья окатилась в предбаннике холодной водой и стала одеваться. Фима ожидала ее у дверей предбанника. Когда тронулись домой, мимоходом, из огородного колодца, Марья наполнила два ведра для избы. Проходя мимо того места, где стояла изба Назаровых, она невольно подумала: «Как они там живут? Поди, и бани-то у них еще нет?..»

Проходя через сени, Марья услышала в избе зычный голос Охрема. «Этого опять зачем принесла нелегкая на ночь глядя?» — подумала она. Мужчины разговаривали об убийстве царя. Марья догадалась, от кого Охрем узнал об этом. Он поэтому и пришел. В предпечье, когда Марья расчесывала густые волосы дочери, она полушепотом спросила:

— Зачем об этом рассказывала у Охрема? Ты ведь сегодня была у них?

— Была, — ответила Фима.— Я рассказала только Ольге.

— Никогда, доченька, не разноси разговоры, которые ведутся дома, — строго сказала Марья.— Слово — что птица, вырвется и облетит весь мир...

Хрипловатый голос Охрема дребезжал, как треснувший колокол:

— Тот человек, который тюкнул царя-батюшку, по всей видимости, похож на меня. Я ведь тоже одной ясеневой палкой двух серых укокошил!

Дмитрий не сдержался, чтобы не возразить:

— Ты что, Охрем, свихнулся — царя с волками сравниваешь?

Охрем склонил голову набок, прищурился и, уверенный в своей правоте, заявил:

— А ты думаешь, уложить двух волков легче, чем одного царя? Вот спроси деда Охона, он человек бывалый, церкви строит, бабам челноки делает, скажет правильно. Как, дед Охон?

— О чем сказать-то правильно? — усмехнулся старик.

— Что сделать легче — царя убить или двух волков?

Дед Охон засмеялся. Дмитрий сосредоточенно молчал, считая вопрос Охрема праздной болтовней.

В дверях появился поздний посетитель Никита-квасник. Он всегда появляется, когда его меньше всего ожидают.

— Где этот смутьян и болтун вздорных слухов? Все село взбаламутил. Сейчас же пошлем за урядником!..— Никита словно захлебнулся застрявитами в горле словами и, шагнув к столу, где сидели мужики, впился взглядом в старика Охона: — Так это ты принес эту злостную весть?! Разве возможно, чтобы убили царя или, скажем, бога?! Если их убить, тогда земля разверзится, горы падут на нас, а с неба хлынет огненный дождь! Понимаенть ли ты это?!

Все молчали, подавленные страшной картиной возможной гибели, о которой поведал Никита. Смутился даже дед Охон.

— Я ведь не сам придумал, — возразил он.— Из Петербурга пришла такая весть. Во всех церквах Алатыря служат заупокойные молебствия по убиенному царю.

Спокойный тон деда Охона озадачил Никиту, но не в его характере было сразу сдаваться.

— Царь, знамо, может помереть, но чтобы его убили — это ты брось, прощелыга! Сейчас же запрягу лошадь, поеду в Алатырь и разузнаю как следует. Коли наврал, прихвачу с собой урядника, он вытянет твою бороду и завяжет на спине! — пригрозил он и, не попрощавшись, направился к двери.

— Вай, Дмитрий, боюсь я этого человека, как бы, правда, чего не сделал худого, — тихо сказала Марья.

— Пусть едет хоть в Симбирск, и там ему скажут это же самое, — возразил дед Охон, посасывая трубку.

Охрема вдруг прорвало. Он погрозил кулаком вслед Никите:

— Поедешь в Алатырь, так прихвати с собой сноху, которая помоложе!

И захохотал над своей злой шуткой. Его не поддержали. В Баеве давно были наслышаны, что Никита-квасник грешит снохачеством, но говорить об этом сейчас не хотелось. За Никитой следом ушел и Охрем.