Сын человеческий - [3]

2

Отблески приближающегося света озаряют темноту розовыми, серыми, голубыми сполохами. Простирая руки к небу, он приветствует утро. Он испытывает голод и жажду. Подойдя к ручью, он наклоняется и плещет себе в лицо холодной водой, протирает глаза, полощет рот и смущенно смывает с бедер засохшие потеки спермы. Потом пьет, пока жажда не отступает. Пища?

Он погружают руку поглубже и с удивившей его самого ловкостью выхватывает из ручья трепещущую рыбину. Ее гладкие бока темно-синего цвета с пульсирующими внутри красными бликами. Сырая? Хорошо, а как же еще? Но, по крайней мере, не живой. Сначала он разобьет ей голову камнем.

– Пожалуйста, нет. Не делай этого, – молит нежный голос.

Он готов поверить, что это рыба просит сохранить ей жизнь. Но на него падает лиловая тень – он не один. Обернувшись, он видит позади стройную, легкую фигуру. Источник этого голоса.

– Я – Хенмер, – говорит вновь пришедший. – Рыба – пожалуйста – брось ее в ручей. Это не обязательно.

Мягкая улыбка. Разве это улыбка? Разве это рот? Он чувствует, что лучше повиноваться Хенмеру. Он кидает рыбину в воду. Взмахнув хвостом, она уходит в глубину. Он снова поворачивается к Хенмеру и говорит:

– Я не хотел ее съесть. Но я очень голоден и я заблудился.

– Отдай мне свой голод, – говорит Хенмер.

Хенмер – не человек, но ясно, что родня ему. Ростом с высокого мальчика, а его стройное тело не кажется хрупким. Голова большая, шея крепкая, а плечи широкие. На нем нигде нет волос. Золотисто-зеленая кожа напоминает пластик. Глаза словно алые шарики за переливающейся, прозрачной жидкостью. Нос едва заметно выступает, ноздри – узкие прорези, рот, как тонкогубая горизонтальная щель, которая не раскрывается так широко, чтобы можно было разглядеть, что внутри. У него огромное количество пальцев на руках и совсем немного на ногах. Ноги и руки имеют сочленения в локтях и коленях, но суставы эти так универсальны, что дают ему невероятную свободу движений. Пол Хенмера – загадка. Что-то в его облике несомненно кажется мужским, вдобавок у него нет ни груди, ни других чисто женских признаков.

Но там, где должен находиться мужской член, у него лишь забавный вертикальный кармашек, чем-то напоминающий вагинальную щель, но вряд ли сравнимый с ней. Внизу, вместо двух висящих яичек, нечто маленькое, твердое и круглое – возможно, эквивалент мошонки, промежуточный шаг эволюции, когда яички уже вышли из тела, но для них еще не придумали более достойной контейнер. Трудно усомниться, что предками Хенмера в отдаленные времена были люди. Но можно ли и его назвать человеком? Возможно, сын человеческий.

– Иди ко мне, – говорит Хенмер. Он протягивает руки. Между его пальцами тончайшие перепонки. – Как тебя называют, незнакомец?

Нужно минуту подумать.

– Я был Клеем, – отвечает он Хенмеру. Звук его имени проливается на землю и исчезает. Клей. Клей. Я был Клеем. Я был, Клеем, когда я был Клеем. Хенмер, кажется, доволен:

– Подойди, Клей, – мягко произносит он. – Я возьму твой голод.

Клей нерешительно дает Хенмеру руки. Тот притягивает его ближе. Их тела соприкасаются. Клей чувствует, что глаза словно покалывают иголочки, а в вены хлынула черная жидкость. Он ясно представляет лабиринт красных трубочек в своем животе. Он слышит, как пульсируют его железы. Через минуту Хенмер отпускает его, и он совсем не голоден, он не в состоянии понять, как всего несколько минут назад мог решиться сожрать рыбу. Хенмер смеется:

– Теперь лучше?

– Лучше. Намного.

Хенмер чертит на земле линии пальцем ноги. Почва раскрывается, словно расстегнутая молния, и Хенмер вытаскивает оттуда серый клубень, тяжелый и выпуклый. Он прикладывает его к губам и что-то высасывает. Затем передает Клею, который неуверенно берет его. Проверка?

– Ешь, – говорит Хенмер. – Это разрешается.

Хотя голод исчез, Клей прикладывает клубень к губам. Несколько капель сока попадают в рот. В голове вспыхивает пламя, испепеляющее душу. Хенмер успевает схватить его, прежде чем он упал, и снова обнимает. Клей чувствует, как действие сока мгновенно ослабевает.

– Прости, – извиняется Хенмер, – я не понял. Ты, должно быть, ужасно ранний.

– Что?

– Думаю, один из самых ранних. Пойманный в ловушку времени, как и остальные. Мы тебя любим. Оставайся с нами. Мы кажемся тебе пугающе незнакомыми? Ты одинок? Ты огорчен? Ты нас научишь чему-нибудь? Ты будешь с нами? Ты полюбишь нас?

– Что это за мир?

– Мир. Наш мир.

– Мой мир?

– Был. И может быть.

– Какое сейчас время?

– Хорошее.

– Я умер?

Хенмер отмахивается:

– Смерть умерла.

– Как я сюда попал?

– Ты попался в ловушку времени, как и остальные.

– Заброшен в собственное будущее? Как далеко?

– Разве это имеет значение? – Хенмеру уже надоело. – Подойди, Клей, слейся со мной, и начнем наше путешествие. – Он снова тянется к руке Клея.

Клей весь съеживается.

– Погоди, – шепчет он.

Утро в разгаре. Небо снова нестерпимо голубое и солнце, словно раскаленный гонг. Он вздрагивает и, приблизив лицо к лицу Хенмера, говорит:

– Здесь есть еще такие, как я?

– Нет.

– Ты – человек?

– Конечно.

– Но измененный временем?

– О нет, – отрицает Хенмер. – Ты – изменен временем. Я здесь живу. Ты у нас в гостях.