Сын балтийца - [3]

- Как же в «Коммуне» писали?

- Писали. Придушим их, но время надо. Зла много успеют натворить. Каратели идут, должна понимать.

- А как же слепые? - спросила Полина. - Как я их брошу? Я же за них отвечаю.

- Ты меня удивляешь, - упер в бока руки матрос. - Каратели идут. Они госпиталя на пику берут. Тут же всех перерубают. Тебя с

Ванькой в первую очередь. Пошли, пошли, там собрались, людей тоже надо спасать.

Слепые сидели в зале тихо.

- Товарищи! - сказал чекист. - Так… Временно училище закрывается. Расходитесь по домам, кто по знакомым, кто куда. Гимнастерки надо снять: Шкуро будет в городе. Кажись, он уже в городе.

С улицы послышалась стрельба и топот копыт. С улюлюканьем по середине бывшей Малой Дворянской, переименованной в Плехановскую, скакали казаки в черных бараньих шапках, размахивая шашками. Сергей Иванович подскочил к окну, выхватил маузер.

- Амба! Уже тута!

3

Один из казаков направил коня на широкий тротуар, наехал грудью коня на человека в рабочей кепке, блеснул клинок… И человек завалился на тротуар. Казак поскакал дальше. Ради чего сгубил человека? Наверное, он и сам бы не ответил - раз сабля есть, надо рубить.

Сергей Иванович вскинул маузер, только взял душегуба на мушку, чтоб покарать за злодейство, как на руке повисла Полина.

- Сереженька! - взмолилась она. - Не надо. Они же на выстрел бросятся. Ты глянь, кто в доме есть, они же вроде детей. Всех погубишь!

Слепые сидели, вытянув белые шеи, как птенцы сизарей в гнезде, когда горлица приносит пищу.

- Чего ждете? - рассвирепел моряк. - Очистить палубу! Чего расселись? Полундра!

Повторять не пришлось, слепые поспешили к выходу. Кто знал дорогу к родным или знакомым, застучал впереди себя палочкой, некоторые встали гуськом за поводырем, тоже инвалидом, но имеющим хоть какой-то процент зрения.

Сергей Иванович подхватил жену, следом Ванятку, тоже выскочили во двор.

И настало самое трудное - расстаться, и на такую трудность отпущено несколько минут.

- Рысака моего контра уже зафрахтовала, факт! - опять сплюнул матрос. - Теперь на нем не погарцуешь. Я к вам скакал, а на Большой Дворянской толпы буржуев ходят, разных мадамов в шляпах, как на Невском при Керенском. Около «Бристоля» тасуются, как карты в колоде. Два раза вслед выстрелили, не попали. Отцы города небось вешателю хлеб-соль преподнесут. Вот еще один урок классовой борьбы! А мы цирлих-манирлих разводили! Схватишь гада-офицер не успел в Добровольческую перебежать, сидит ждет Мамонтова со Шкуро, - а его не трожь, допрос снимай, вину доказывай… алиби проверяй. Пальцем его, шкуродера, не трожь. А они нашего брата сейчас начнут вешать. Мимоходом человека зарубили…

Он обнял жену, расцеловал ее голубые глаза, поцеловал сына.

- Поля, Ваня, уходите через сад, вот через ту калитку. Идите в деревню, к деду, он мужик мудрый, спрячет. Не кочевряжься. Знаю, не сладко, ну а что делать? С Семеном не связывайся, он враг, точно теперь знаю. Опасайся его! Я пока остаюсь в городе. Надо в депо с людьми встретиться. Ох, говорил я позавчера в Чека и в Совете… Предупреждал. За ошибки платим кровью. Говорят, панику пущаю! Ладно, прощайте, до встречи!

Он постоял…

- Это возьму на память, - отец спрятал красную косынку матери за пазуху, поближе к тельняшке.

Он перемахнул через забор в соседний двор. Стало тихо. Откуда-то донеслись крики «ура!» и звук марша. Видно, действительно на Большой Дворянской уцелевшие офицеры, дворяне, купцы встречали белогвардейцев куличами и духовым оркестром.

Полина вернулась в училище, поднялась к себе, открыла стол, вынула деньгу, кассу, сложила дензнаки в мешочек из-под сахара, перевязала веревочкой, спрятала на грудь. Ей казалось, что это самое надежное место.

- Теперь идем! - сказала она сыну.

Они прошли по опустевшим коридорам, спустились к парадному входу по белым мраморным ступенькам. Мать закрыла главный вход на крюк, затем они вновь поднялись на второй этаж, вновь прошли по коридору, заглядывая в каждую комнату, в каждый класс. Убедившись, что здание пустое, по черной лестнице сбежали во двор. Полина замкнула черный ход на ключ, ключ положила под камень у стены.

- Кажется, все ушли, - сказала она. - Наша совесть чиста. Мы сделали все, что могли.

Они прошли через железную калитку, висевшую на единственной скрипучей петле, и оказались в саду. Это был не фруктовый сад, яблони здесь не росли. Под могучими каштанами тянулись дорожки, посыпанные мелким речным песком, стояли скамейки, в беседке на столике лежали кем-то забытые темные очки.

- Принеси, - попросила мать. - Не оставлять же Шкуро. Тарас Бульба из-за люльки погиб, но в его поступке был смысл.

Ванечка набрал полные карманы темно-коричневых каштанов. Плоды уже попадали с деревьев, зеленые колючки отпали, они побурели, полопались. Каштаны были гладкими и холодными, и почему-то их тоже жалко было оставлять.

Из сада они вышли на узкую улочку, пошли глухими улицами к Курскому вокзалу, но к нему выходить было опасно, слышалась стрельба, они свернули на окраину Чижовки, пригорода Воронежа, где жили беспокойные потомки московских стрельцов, выселенных сюда Петром I после стрелецкого бунта. Воронеж при Петре считался окраиной России.