Сын балтийца - [2]

- Таскай!

Тут не зевай, только успевай выхватывать горячие куски мяса, давясь, обжигая рты и горло, проглатывали почти не жуя, а то останешься с носом.

Полина вставала:

- Благодарствую!

- Стесняется! - ухмылялся Семен. - Не хочет миром есть.

Ванятка вставал за ней раз, вставал два, а там сообразил, что лучше сидеть, быстро приспособился к ритму поглощения жирного мяса, но через неделю оно встало у парнишки поперек горла.

Семен и Григорий искали повода для скандала и нашли, когда дед протянул единственному внуку мозговую кость, которая считалась на деревне лакомством.

- Моим дочерям не даешь, а Серегиного сына приваживаешь, - прогнусавил Григорий.

Как по команде заорал Семен:

- Понаехали голопузые! Что ты там заслужил на своем флоте? Шапку без козырька и маузер? Так оружия, тех же обрезов, на деревне хоть пруд пруди.

Все было элементарно, как единожды один: с достатком у братьев появилась жадность, а по деревенскому закону первородства, в случае смерти деда, старшему сыну доставалась хата, лучшие земли, и лошадь, и корова, и золото запрятанное.

- Креста на тебе нет! - продолжал, точно голосил по упокойнику, Семен. - Ты якоря бросал, жил не тужил на казенных харчах, а мы с голода пухли. Видел бы ты, какой я с германской вернулся. Приехал на все готовенькое да еще барышню с барчуком привез, известное дело, ничего по хозяйству не хотят делать.

Это была явная ложь. Мать и сын от работы не прятались, правда, им было трудно приспособиться к незнакомому труду, привычному с детства сельским жителям. Полина чуть хату не сожгла, когда ей приказали истопить русскую печь соломой и кизяками-брикетами из навоза. Трубы в доме не имелось, открыть дверь перед топкой Полина не догадалась, она чуть не задохнулась от дыма, который повалил в дом, хотя пламени и не было видно. Вся деревня потешалась над незадачливой женой моряка.

- Ты косил сено для коровы и овец? - продолжал разоряться средний брат. - Ты сеял овес для коняки? Ты поле орал под озимые? А твой Ванька жрет, как косарь после покоса.

- Буржуи вы скороспелые! - рассердился не на шутку Сергей Иванович и отложил деревянную ложку в сторону. - Забыли вкус лебеды? С голоду испокон веку подыхали, а теперь пузом вперед. А кто вам землю дал? Кто помещиков взашей погнал? Советская власть. Власть рабочих и беднейшего крестьянства. А я эту власть вот этими руками брал. И защищал ее. И есть вы новорожденные тараканы во дворце новой жизни!

Иван Кузьмич молчал, лишь насупил густущие брови да бороду чесал: старик думал, прикидывал, он не торопился со скороспелыми выводами, жизнь научила держать свои мысли при себе.

Не прижились «гости» из Питера в Семилуках, перебрались в город. Партийного Сергея Ивановича губком откомандировал в губчека, жену в Училище для слепых, Ванечка стал учиться в Новой трудовой школе. Жизнь наладилась, вроде осели на месте, да вот все полетело, завертелось, как сухой лист на ветру.

Случился прорыв фронта конным корпусом Мамонтова и Шкуро. Подобный глубокий рейд огромной массы конников по тылам противоборствующей стороны, стремительность передвижения, рассчитанная не на закрепление захваченных территорий, а на подрыв тыла, дестабилизацию положения, нарушение снабжения фронта боеприпасами, продовольствием и живой силой, были чреваты многими бедами. Белоказаки с ходу брали города, местечки, села, затопили в крови Центральную Россию, грабили, жгли рабочие кварталы, и пух от вспоротых подушек и перин понесло ветром по русской земле, как снег в пургу.

2

Сергей Иванович прискакал на взмыленном коне в училище на Малой Дворянской, переименованной в Плехановскую, привязал к фонарному столбу дончака, взбежал на второй этаж по белой мраморной лестнице, прошел широким шагом в «каптерку», как он называл закуток, где стоял письменный стол жены, заваленный докладными, заявками и прочими документами.

Слепые шестым чувством почуяли, что случилось самое худшее: белые подступили к городу. Инвалиды заволновались, забегали, как зрячие, по коридорам, и не без причины - большинство из них были ослепшими красноармейцами: кто от пули, кто от шашки, кто от трахомы или сыпного тифа. От него тоже слепли, теряли зрение процентов на девяносто.

- Поля, - снял с плеч жены красную косынку Сергей Иванович. - Тебя за версту видно, что за красных.

- А что произошло? - не поняла Полина.

- Где Ванятка?

- Где-то тут крутился. После школы я его покормила. Он на балалайке учится играть. У нас на вторую годовщину Октября концерт будет. Приходи!

- Балалайка! - усмехнулся Сергей Иванович. - Митинг отменить, слепых собери немедленно в актовом зале. Эй, - крикнул он в коридор, - мигом все в актовый, я речь держать буду.

- Сережа, что произошло? - уже догадалась Поля, но никак не могла поверить в догадку.

- Сбили наши кордоны, сбили, раскатали, как поленницу, - сказал с горестью матрос. - Силища у них, да и не ожидали мы, что так быстро подойдут. На Москву у них духа не хватит, а Воронеж возьмут. Уходить надо.

- Когда?

- Сейчас! Зови Ванятку, я тут скажу… И к отцу!

- Не пойду я!

- Ты характер прижми, - сказал Сергей Иванович. - В деревне не сахар, а больше некуда. Под Каменный мост не ходи. Контра из щелей вылезет, на тебе с Ванькой зло сорвут, могут и затоптать.