Казачата хихикают: если уж берешь слева, то возьмешь и справа.
Ваня ныряет вправо по потному скользкому боку коня, в глазах темнеет от прилива крови, рука тянется, тянется… она кажется короче, чем была минуту назад, платок увертывается, как живая мышь.
По ушам бьет свист, раскатистый, злой. Конь трясет головой, с губ капает пена, и опять начинается бег рысью. Работать придется, пока наездник не поднимет с земли белую тряпочку.
Система у Ильи, безусловно, была.
Правда, многие упражнения по джигитовке он упустил, ибо считал, что их обязан знать и уметь выполнять каждый нормальный человек на земле, не подозревая, что умению управлять конем в казачьих станицах учатся с детства, как умению плавать в рыбацких поселках. Некоторые упражнения он считал вольной забавой, бесполезными для боевой обстановки. Но и того, что осталось, было для подростка более чем достаточно.
Ваня исхудал, почернел, но не жаловался, терпел… Уставал так, что засыпал, не успев коснуться головой подушки.
В юном теле каждый мускул звенит струной, впереди бесконечная жизнь, и невозможно понять, как ее можно прожить, и не терпится скорее растратить энергию тела, точно на это не хватит будущего.
Ванюша сидел в хате Кривошеиных, перед ним лежала подшивка «Нивы». Дядька и воспитанник рассматривали картинки, читали надписи, иногда непонятные, на исторические темы. Незнание мифологии, истории восполнялось безудержной фантазией. Источник у Вани были сказки, у Ильи - история донского казачества.
Ваня прочитал вслух стихотворение Тютчева, читал «с выражением». Илья слушал напряженно. За каждым словом поэта у него перед глазами возникала картинка: в хате вроде бы запахло умирающими огненными листьями клена, зажурчал ручеек, вроде бы донесся звук пастушьего рожка…
Илья подпер голову рукой, глаза закрыл, зато раскрыл рот. Губы у него были узкие, растрескавшиеся, один зуб выбит, возможно, в этом и заключался секрет его разбойничьего посвиста.
- Не брешешь, что помещик придумал? - неожиданно спросил он. - Мабудь, ему мужик рассказал, помещик и накалякал. Ить они паразиты, помещики, в поле спину не гнули. Ксплуататоры, гады! Нам агитатор рассказывал на фронте, когда к красным сманивал казачью сотню.
О жизни русского крестьянства Центральной России Илья знал понаслышке, представления же о жизни рабочих в городе у него были весьма противоречивые. Знамо дело, умели замки починять и коней ковать, как кузнецы в кузне.
Казаков он считал особым народом и, когда Ваня попытался растолковать ему, что казаки произошли от беглых крепостных мужиков, обиделся не на шутку.
- Вышли мы з степи.
- А в степь-то как попали? - не сдавался Ваня.
- В степь… В степь з степи. Она без конца и краю. В ней есть усе, даже верблюды. Видел верблюда?
- Верблюды не люди. Я тебе про людей говорю.
- Тю, не люди! Нехай не людыны, а татары откуда взялись? А калмыки, башкиры? Чечены - те с гор спустились, они там усю жизть по горам скачут. А внизу вси з степи приихали.
Спорить было бесполезно. Если Илья в чем-то усомнился, тем более во что-то уверовал, доказать обратное ему было невозможно, для этого требовался авторитет не меньше чем командира полка.
- Ты мне писню читал, - сказал он в заключение. - Тильки напев не знаешь. Слыхал я ее, ей-богу, слыхал. Вспомню - скажу, как петь треба.
По-своему объяснил Илья то, что ему понравились стихи Тютчева.
Ваня выбежал из хаты, и земля заходила ходуном, стала как резиновая. Он успел отбежать от крыльца, чуть не упал, удержался, обняв коновязь. Бревна дергались.
- Свят! Свят! - закричали в соседних дворах женщины.
В конюшне бился и ржал жеребец, он вдруг начинал храпеть как придушенный. Илья сделал несколько шагов и упал на бок, встал на четвереньки и опять упал…
- Так это же землетрясение. Я же в учебнике читал, - догадался Ваня. Он отпустил бревна коновязи, метнулся к конюшне, откинул щеколду, вбежал вовнутрь.
Самым устойчивым казался воздух. Ваня опустился на колени, откинул дверцу, выпустил Беляка… Тот рванулся, и быть бы растоптанным хозяину, если бы он не весил, как пушинка, - конь отбросил Ваню к двери.
Беляк выбежал во двор и заржал, и опять не радостно, а испуганно.
Землетрясение окончилось неожиданно, как и началось. Поднялся дядя Илья, смущенно огляделся, не видел ли кто, как он катался, угомонились куры и гуси. Перестали голосить по дворам женщины. Тишина и спокойствие были ощутимы, точно вещь. Только у дончака по-прежнему были расширены от ужаса зрачки.
Ваня подошел, начал оглаживать.
- Ты же меня чуть не убил, - сказал Ваня. - Успокойся, все прошло. Я с тобой… Ты же сам мне говорил, что «нам на пару ничего не страшно». Говорил?
И конь, точно понимал каждое его слово, успокоился и вдруг виновато опустил голову.
- Ничего! - утешал его Ваня. - Бывает… Перепугался? Ты уж больше на меня не прыгай.
Конь фыркнул и прижался головой к мальчику, мол, извини, больше не повторится.
Саднит локоть… Но эта боль светлая, на минуту крапивой обожгла и растаяла, не похожа на жуткое бесформенное чудовище, что поднимается откуда-то изнутри, когда каждая капелька твоего тела цепенеет от ужаса, корчится от муки в предчувствии гибели.
