Сын атамана - [37]

Одиночки и изгои среди казаков, что донских, что запорожских, что терских, были всегда, и такие часто уходили к туркам на службу. И так было до тех пор, пока в Малороссии не случилось выступление гетмана Дорошенко, который враждовал с Москвой и мечтал о независимом государстве. Мятежники потерпели поражение. Сам гетман выкрутился, и смог с царем договориться, даже воеводой провинциального города стал. А вот многие его верные соратники были вынуждены бежать, и часть из них прижилась на Кубани. Затем случилось восстание Разина, и тогда, после его разгрома, не один-два человека к закубанцам ушли, а сотни семей. Османы беженцев прикрыли и царю не выдали, разрешили жить по своей вере и законам, а казаки в свою очередь, как элитная воинская часть, следили за порядком в пределах всего Северного Кавказа. Возникли первые поселения вдоль Кубани, на Темрюке и в предгорьях, и кто был врагом московских царей, тот всегда мог найти в них убежище и приют.

Позже, в реальности Богданова, туда же под предводительством Игната Некрасова ушли разбитые булавинцы, которые сначала поселились в городке Ачуев, а затем основали Голубинск и Чирянск, дотла сожженные во времена царицы Екатерины. Хочется верить, что в этот раз ничего подобного не произойдет. И был бы я верующим, обязательно помолился бы за это дело.

В коридоре я услышал голоса и выглянул из комнаты, где находился. Здесь были отец, дядька и его жена-красавица. Кондрат меня заметил и позвал:

– Заканчивай работу, Никифор. У нас гости. Пошли домой. Галина, наверняка, уже обед приготовила.

– Сейчас.

Захлопнув окно на площадь и, закрыв сундуки с документами, я вышел из комнаты, запер дверь, а ключи сдал Василю Чермному, который сегодня вроде дежурного адъютанта при полковнике Лоскуте. Рабочий день окончен, и меня ждет семейный ужин с интересными историями много повидавшего в своей непростой жизни дядьки Петра.

17

Войско Донское. Река Сал. 20.09.1707.

В темнеющее вечернее небо поднимались белесые клубы дыма от костров, на которых кочевники ханской ставки готовили свою незатейливую пищу. Отблески закатного солнца еще обогревали землю и связывали все живое солнечными нитями, однако ночь уже была близка. Мальчишки-пастухи прогнали мимо юрт стадо коров и, пронося запах пота, шерсти и молока, капающего мелкими белыми капельками наземь, кормилицы людей, сыто отдуваясь, спустились к близкому водопою.

Этой осенью хан «царских» калмыков Аюка со всей своей ордой кочевал по реке Сал. Сотни лет эти места были владениями донских казаков. Но личный посланник царя Петра привез верному хану грамоту и подтвердил слова Петра Романова, что отныне Сальская степь, река Сал с притоками и озеро Маныч-Гудило отдаются во владение Аюке и его роду. Кроме того, было сказано, что в случае спора с казаками Москва всегда встанет на сторону калмыков.

Престарелый хан был доволен. Места здесь благодатные и привольные, а после Азовского похода еще и спокойные. Правда, закубанцы всегда могут налететь, но после того как турки отступили и они присмирели. То ли дело за Волгой, где Аюка родился и раньше кочевал. Там все время война и опасность подстерегает степняка постоянно. За каждое пастбище и водопой, с такими же вольными ханами, как и он, биться приходилось.

Аюка вышел из шатра и осмотрел свое родовое кочевье. Наступал еще один вечер его жизни и по выгоревшей под осенним солнцем вытоптанной конями степи зажигались сотни костров. День был необычный. Глава царских калмыков женил своего сына Нимгира. Младший давно уже успел прославиться как лихой наездник, а на праздничных скачках, которые состоялись в полдень, как и ожидалось, оказался первым. Хан улыбнулся и подумал, что в будущем из Нимгира выйдет хороший воин и военачальник. А его будущая жена – Кермен, дочка знатного мурзы, будет ему достойной парой, ловкая, красивая и хозяйственная.

Тем временем в кочевье все шло своим чередом. На телегах к кострам подвозили бурдюки с кумысом и хмельными напитками, а невдалеке верные ханские нукеры резали десятки молодых жирных баранов. Каждый должен видеть, что Аюка в силе, не бедняк сына женит, а хан немалой по силе и численности орды, которая на бескрайних степных просторах не раз выручала русские полки в битвах с верткой татарской конницей.

Но вдруг раздался дробный и резкий лошадиный топот. К хану, обдав полы его богатого бухарского халата пылью, подскакал всадник.

От недобрых предчувствий у Аюки дернулось сердце. Всадник, потревоживший ханский покой, молодой парень, был из окраинного кочевья на реке Панура.

– Хан, беда! – воскликнул вестник и, зажимая подраненный бок, скатился с коня. – Наше кочевье захвачено! Воины побиты! Мурза Батырь казнен!

– Кто!? – в гневе воскликнул хан. – Кто посмел напасть на нас!?

От боли, донимавшей его, гонец поморщился и, смахнув хлопья кровавых пузырей, которые повисли на губах, выдохнул:

– Казаки…

– Не может такого быть…

– Точно говорю… Казаки верховские напали, а с ними малая орда заволжских калмыков под предводительством мурз Четыря и Чеменя…

– Сколько их?

– Сотни три казаков и пять сотен калмыцких воинов.

Вот теперь Аюка понял, кто его враги. Недаром говорили ему старейшины, чтобы остерегался он казаков, и силу в кулак собирал, а он мудрецов не послушал, не поверил им, и большую часть своего войска распустил. Казаки, ладно, не должно у них быть много сил. Большая часть казацких полков далеко на севере, против царских врагов бьется. А вот Четырь и Чемень – враги старые, еще по Заволжью.