Связанные кровью - [23]
Джейм почувствовала, как растёт её ярость и принялась с ней бороться. Она к этому не готова. Когти бога, вся тыльная сторона её незрелой брони души была одной зияющей прорехой, открытой для любого сильного удара. Вступить в игру слишком рано, начать бой неподготовленной, и она лишиться всего.
Она осела на землю рядом со стеной, скрутившись клубком, кулаки плотно сжаты. Лура присела рядом с ней, пытаясь выдернуть её ногти из ладоней. — Ой, не надо! Ты ранишь саму себя.
Джейм высвободила от неё свои руки и засунула их подмышки. Усмири свою ярость. Усмири. Прочь.
А, хорошая девочка, пришёл затухающий голос, полный позабавленного снисхождения. Со своими людьми я буду делать всё, что пожелаю, сейчас и всегда. Запомни это и живи… пока что.
— Порой боль бывает полезна, — сказала Джейм и сделала глубокий, дрожащий вздох. — Порой она помогает выжить.
Она встала потвёрже, отдёрнула гобелен и навалилась плечом на дверь. Она бы не удивилась, если бы обнаружила, что весь Лунный Сад сметён прочь, но он был точно таким же, каким она увидела его этой ночью в первый раз, потрёпанным, угрюмым и заросшим сорняками. Не было никаких признаков Киндри или Тьери. Южная стена за потоком стояла неповреждённой и чистой, за исключением зелёного мерцания, окаймляющего камни, которое уже угасало.
Прощай, Тьери, куда бы ни забрала тебя смерть.
Возможно, теперь её кузен Киндри мирно спал на Горе Албан, но она в этом сомневалась; как и в том, что при его большом опыте он может проснуться с мыслью, что всё это просто плохой сон — и как жаль, что не может.
— Что это? — Лура держала пакет, который был пришит к заднику знамени Тьери. Он, видно, выпал из-под рубашки Джейм, когда её схватила Вороная.
Джейм взяла его, её рука дрожала от мрачных предчувствий, смешанных с изнеможением. Эта ночь становилась всё длиннее и всё запутанней.
Написанные на шёлке, слабыми, дрожащими буквами, полуграмотные письмена гласили «Чессть моей леде». Что, во имя порога…?
— Кто это туда положил? — требовала Лура, заглядывая Джейм через плечо. — Что там говорится?
Подобно большинству кенцир, и хайборнов, и кендаров, без разницы, Лура не умела читать. Однако, Джейм подозревала, что у Женского Мира был свой собственный тайный язык, тканое узелковое письмо.
— Возможно Тьери умерла всё-таки не в одиночестве, — сказала она, осторожно переворачивая пакет. Он вонял плесенью и смертностью.
«Вспоминай о ней как о маленькой девочке, фактически замурованной живьём, — сказала она себе. — Забудь то, что только что видела, эту фигуру безумного ужаса, которой она стала в посмертии».
— Учитывая то, как тщательно её прятали, вполне имеет смысл, если она, по крайней мере, могла иметь слугу кендара. — Предки, прошу, как товарища и наперсницу, а не как тюремщика. Дни в заброшенном саду и пустых Тропах Призраков должны были казаться бесконечными. — Возможно, один научил другого основам письма. В конце концов, в последствии, кто-то[16] же должен был соткать это знамя.
И, сделав это, попытался сберечь честь Тьери в запечатанном мешочке, замаскированном вымышленным позором её смерти.
С Лурой, вытянувшей шею, чтобы получше видеть, Джейм выпустила коготь и разорвала запечатывающие конверт стежки. Когда она бережно открыла клапан, ломкий шёлк рассыпался хлопьями по линии сгиба. Она осторожно запустила внутрь кончики пальцев и извлекла наружу грубую, сложенную в несколько раз, ткань. Она была соткана из нитей посмертного знамени, а написанные на ней слова были почти не читаемы при свете звёзд. Как только по ним ударил воздух, они начали осыпаться с поверхности ткани, оставляя после себя призрачные пятнышки букв. Джейм поймала крошечный, падающий сгусток и понюхала его. Тьфу.
— Старая кровь, холодная кровь, мёртвая кровь, — как сказала об этом Адирайна.
Никаких сомнений: это был тот самый контракт, вытканный Плетущей Мечты, только и ждущий печати Герранта. Да, всё верно, здесь стоял шлем раторна, а ниже под ним, красный воск отпечатал голову чёрной лошади. Отметка Герридона. Очищенные от любых остатков душ, нити и кровь образовывали самую мёртвую вещь, которой Джейм когда-либо только приходилось касаться. Бесспорная мерзость, созданная руками невинной, чтобы проклясть ещё одну невинную, и подписанная монстрами.
Невиновность и вина.
Она припомнила вызов, который бросила этому слепому аррин-кену, Тёмному Судье, в день солнцестояния, когда тот попытался судить её: Что ты такое, кроме мерзкой тени, годной только пугать детей, если не можешь нанести удар по корню зла, скрытому там, под сводами теней?
Его ответ снова заревел в её голове, воняющий ядовитыми миазмами негодования и смрадом его горелой плоти:
Ни один аррин-кен не сможет войти в Тёмный Порог, покуда не придёт Тир-Ридан, а этого не будет никогда, ибо наш бог покинул нас. Один лишь раз, только один раз, Мастер оказался в пределах досягаемости в Заречье. Я почувствовал, как он вошёл в этот мир, в сад белых цветов, но ко времени моего прибытия он уже ушёл, оставив за собой ещё одну осквернённую невиновную. Я хотел судить её, наказать её, но у неё был контракт, которому она следовала. Она показала мне. Тот, кого мне следовало судить, тот, кто обрёк её на это, был к тому времени давно мёртв, и это был её собственный отец! Всё заканчивается, свет, надежда и жизнь. Всё приходит к судье — всё, кроме вины.
