Связь времен - [3]
Думаю, именно размышления о бескорыстном, безденежном бридже, соединившись с размышлениями о массовых зрелищах, помогли мне нащупать те выводы, которые легли в основание постройки под названием «Практическая метафизика». Потребность игры как общечеловеческое свойство — вот главная путеводная нить, главная предпосылка, направлявшая ход размышлений в этой книге.
В мире огромном ни вспять, ни впредь,
Который незримому дал смотреть.
Иосиф Бродский
В веках минувших, когда большинство человечества было занято борьбой за существование, игру можно было считать детской забавой или придурью богачей. Но нынче, в машинный век, когда не только дети и богачи оказались избавленными от этой борьбы, когда кусок хлеба и кров над головой перестают быть проблемой, а счастья всё нет, а дух томится всё так же, если не больше, и среди возможных средств утоления всё чаще прибегает к игре, мы получаем полное право рассматривать игру как некое чистое обнаружение — проявление — человеческой воли, в котором она странным образом находит удовлетворение, не достигая никаких объектов своих обычных желаний.
Чтобы отрицать правомочность этой посылки, пришлось бы закрыть глаза на целые отрасли промышленности, обслуживающие игры взрослых, на тысячи мужчин, гоняющих в поте лица невзрачный мяч по зелёному полю, на тысячи других, с ещё бóльшим остервенением носящихся по льду за ещё более невзрачной шайбой, на миллионы зрителей, жадно следящих за каждым движением игроков и приветствующих удачный удар дружным восторгом. Пришлось бы не видеть на верандах и пляжах, в поездах и беседках мелькания карточных колод, не слышать стука домино и кеглей, ударов городошных бит и клюшек для гольфа, пришлось бы отвернуться от миллионов наморщенных лбов, склонённых над шахматами и нардами, маджонгом и рулеткой. А треск выстрелов над озёрами и лесами, и одна окровавленная пичужка как результат всей пальбы? А зимние и летние армии рыболовов, увешанные снаряжением, стóящим дороже всех возможных уловов? А те, кто гоняется наперегонки на всём, что может ехать, плыть, летать, не жалеющие ни машин, ни голов своих ради десятой доли секунды?
Homo Ludens — «Человек играющий» — так назвал свою книгу знаменитый историк мировой культуры, Йохан Хёйзинга (1938). Но этот труд мне ещё не был известен, когда я, с дерзостью вечного российского школяра, взялся за изложение своей философской системы.
Главными событиями моей жизни в 1961-62 годах я назвал Сэлинджера, Бродского, Солженицына. Пять лет спустя, в годы 1966-67, «со мной случились» три других события, тоже вызвавших душевное потрясение, тоже разбивших жизнь на «до» и «после»: Шопенгауэр, Кант, Кьеркегор (перечисляю не по хронологии их жизни, а по порядку прочтения).
Кант и Шопенгауэр подробно описаны во вступительных главах к «Практической метафизике» — отсылаю читателя туда, в надежде, что, идя по моим стопам, он преодолеет естественный страх перед канонизированным многотомьем и чудесные метафизические царства откроются ему, как они открылись мне. Кьеркегор открылся для меня — случился со мною — несколько позже, подробнее это событие описано в следующей книге, «Метаполитике» (закончена примерно в 1974).
Число людей, знающих датский язык, в России всегда было невелико. Но так уж случилось, что Ирина Петровна Куприянова-Савицкая по профессии была переводчиком с датского, преподавала датский язык в Ленинградском университете. Узнав о моём интересе к Кьеркегору, она дала мне телефон и адрес старушки Ганзен — дочери известных переводчиков скандинавской литературы, Петра и Анны Ганзен, в чьих переводах русский читатель знакомился с произведениями Ибсена, Гамсуна, Стриндберга. Оказалось, что к 1917 году они перевели несколько книг Кьеркегора, но опубликовать их не удалось из-за начавшейся революции. Сам Пётр Гофридович уехал обратно в Данию, Анна Васильевна Ганзен осталась в России и погибла в блокаду, но их дочь каким-то чудом сохранила рукописи переводов. Поверив рекомендации Ирины Петровны, она одолжила их мне для перепечатки. Так Сёрен Кьеркегор начал своё существование в российском Самиздате. Может, и правда — рукописи не горят?
Из полученных датских сокровищ самой ошеломительной для меня оказалась книга «Страх и трепет». Она впервые открыла мне глаза на пугающую истину, которая до сих пор остаётся скрытой от большинства людей: доброе (этика) и высокое (вера, религия) не только не всегда совпадают, но могут придти в мучительное противоречие и противоборство. В критериях Веры, Авраѓам — величайший основатель мировых религий. В критериях Добра, он изувер, собиравшийся убить своего сына без всякой вины. Прикосновение к этому противоречию повергает в страх всякого человека, стремящегося к нравственному или религиозному усовершенствованию. Он как бы теряет последний ориентир в своих блужданиях между добром и злом и спешит захлопнуть окошко, из которого пахнуло столь пронзительным сквозняком.
Если бы какое-нибудь электронно-энциклопедическое издательство заказало мне изложить в трёх-четырёх строчках суть самых важных для меня открытий в истории философской мысли, я написал бы примерно следующее:
Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.
Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.
Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.
Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.
Писатель-эмигрант Игорь Ефремов предлагает свою версию убийства президента Кеннеди.
Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Игорь Ефимов и его жена Марина эмигрировали в Америку в 1978 году. Там они создали издательство «Эрмитаж», просуществовавшее 27 лет и публиковавшее таких авторов, как Аксёнов и Аверинцев, Битов и Бродский, Вайль и Генис, Галич и Грекова, Губерман и Довлатов, Лев Лосев и Анатолий Найман, Евгений Рейн и Людмила Штерн. За тридцать три года жизни в Новом Свете Игорь Ефимов написал восемь романов, среди которых — «Архивы Страшного суда», «Седьмая жена», «Суд да дело», «Неверная», «Новгородский толмач», «Невеста императора» и другие.
А на смену цинизму не приходит больше уже ничего. Ибо в нем выражает себя последнее, окончательное, безнадежное растление.От него же да избавит Господь нас обоих: тебя, читающего, и меня, пишущего.
Статья из сборника "АЛЬФА И ОМЕГА" № 1, 1994г. (стр.25-38)