Связь времен - [11]
В свою очередь, от Гординых мы «получили» Валентина Певцова. По профессии он — преподаватель английского, по страсти — книгочей и меломан. Это в его доме я впервые услышал «Бранденбургские ворота» Брубека и остался в плену этой симфонии на всю жизнь. Обаяние Певцова описать невозможно, единственное свидетельство ему — множество заполонённых сердец — мужских и женских. Он навещал нас несколько раз в Америке, в последний приезд помог Марине посадить дерево около нашего дома. Теперь оно так и называется: «клён Валечки Певцова».
Когда нас навещал Марк Подгурский, партнёров на бридж в деревне найти мы не пытались. Зато могли предаться другой общей с ним страсти: подводной охоте. Подводный мир реки Великой не уступал по своей красоте миру, открытому нам Жаком Кусто. Вода была довольно холодной, через двадцать минут очень хотелось вылезти из неё и погреться. Тогда ружьё и маску брал напарник, и охота продолжалась. Число язей, голавлей, щук, окуней, попадавших на стол Усошской колонии, заметно увеличивалось в эти дни. Иногда удавалось побаловать друзей и свежими раками. А однажды мы с ним увидели печальное зрелище: песчаное дно одной излучины, усыпанное сотнями дохлых рыбёшек — жертв браконьерского глушения. Ведь после взрыва хорошо если одна десятая погибших рыб всплывает на поверхность — остальные опускаются на дно. Если бы браконьеры были поумнее, они должны были бы взять в дело ныряльщиков — тогда их добыча возросла бы раз в десять. Но мы бы на такое грязное дело не пошли — правда, Марк?
Из Москвы приезжал Александр Грибанов, конечно, с каким-нибудь запрещённо-подсудным чтением в портфеле, с новостями про общих друзей и про общих врагов, про обыски, допросы, очные ставки. После высылки Солженицына в 1974 году, КГБ взялось за тех, кто помогал ему хранить, перепечатывать и пересылать на запад его рукописи. Друг Грибановых, Вадим Борисов, участвовал в сборнике статей «Из-под глыб», составленном Солженицыным, и за это ему запретили защиту диссертации, закрыли все пути профессионально заниматься историей России. Других друзей, сына и дочь Елены Боннэр, исключили из института.
А вот снова Штерны — около своего автомобиля. Это 1975 год, они приезжали проститься перед эмиграцией. «Стра-а-а-ашно — аж жуть!» Первые в нашем кругу, отчаянные. Они рассказали, что мать Люды, Надежда Филипповна Крамова, начинает каждый день с того, что садится в постели, раскачивается и воет: «Не хочу жить! Не хочу жить!». Сама Люда с тревогой спрашивала у приезжей американки: «А мы там не пропадём?». Та успокаивала её: «Если вы здесь не пропали… Вы — как это? — закалонные». По поводу их отъезда подруга Гординых, переводчица Аза Стависская, обронила ставшее знаменитым восклицание: «Как хорошо было при Сталине! Никто никуда не уезжал!».
Со всеми уезжавшими мы, конечно, прощались навсегда. Даже и мысли не было о том, что когда-нибудь и нашей семье может достаться эмигрантская судьба.
К нам, ко всей нашей компании и к гостям, они относятся по-доброму, но между собой говорят: «В чём сила евреев? Вот в этом самом: если один найдёт хорошее место, всех за собой тянет».
Другой эпизод на эту же тему. Я собрался в поселковый магазин за продуктами, остановился под окном Гординской избы, спрашиваю у Таты, что купить для них. Потом иду дальше. Вдруг меня догоняет деревенская женщина и говорит взволнованно:
— Вы меня извините, ради Бога… Я ничего… Я просто давно хотела вам сказать, как я вас всех уважаю! За то, что вы так помогаете друг другу… А мы… А у нас, русских… Буханки хлеба не допросишься купить!
Я предложил купить продуктов и для неё, благо рюкзак был большой — армейский, «абалаковский». Но оказалось, что ей ничего не нужно, — просто хотела облегчить душу, высказать наболевшее.
За деревней была ложбинка, в которой сельчанам выделили полоски земли для личных огородов. Воду для поливки приходилось носить в вёдрах либо из реки, либо из колодца — тоже не близко. Я спросил старика, у которого мы снимали избушку-пристройку:
— Савелий Иванович, почему бы вам не сложиться и не купить насос — один на всех? Вот Фёдоровы в одиночку купили, и теперь у них и сад, и огород всегда политы без хлопот.
