Святые и пророки Белой Руси - [27]

Да, у него не получилось удержать Вильну, но полученной еще в те годы имперской инерции хватило бы, чтобы вернуть городу первоначальный образ уже в просвещенном XIX веке. Теперь же, когда конфликт у небольшого участочка земли вдоль границы России вокруг городов с русскими именами Донецк и Луганск некоторые оригиналы именуют не иначе как «внутри-украинским конфликтом», задаешься вопросом, что еще нам предстоит потерять в ближайшие сто лет.»

Не менее значимую апологию русской Вильны составил современный западнорусский историк Павел Лавринец на портале «Западная Русь»:

Русская Вильна[29]

«Особое место в виленском тексте русской литературы занимает идеологический комплекс русской Вильны и соответствующая формула. И идею, и формулу вызвало к жизни восстание 1863 г. в Литве, Белоруссии и Польше. Его усмиритель М.Н. Муравьев, виленский генерал-губернатор (1863–1865), не рассматривал подавление восстания единственной задачей. Попечитель Виленского учебного округа (1864–1868) И.П. Корнилов, сподвижник и единомышленник Муравьева, утверждал, что первостепенным тот считал не усмирение «в сущности, бессильного мятежа, но восстановление в древнем, искони Русском Западном и Литовском крае его коренных, основных, исторических русских начал».

Для Корнилова Литва — «древне-православная русско-литовская земля», поскольку Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское трактовалось как Литовская Русь, западнорусское государство[30]. Инерция таких представлений сохранялась в межвоенное двадцатилетие, о чем свидетельствует, например, название книги И.И. Лаппо Западная Россия и ее соединение с Польшею в их историческом прошлом (Прага, 1924).

Из формулы русской Вильны вытекало понимание Вильнюса как столицы литовско-русской державы и древнего центра православия, «православно-русской Вильны». Такой она изображена в апологетической брошюре к открытию памятника Муравьеву: «В том самом городе, где он [т. е. М.Н. Муравьев. — П.Л.] жил и действовал, в древней русско-литовской столице, Вильне, в древнейшую, славную пору ее существования, было воздвигнуто […] много православных храмов […]»[31]. Знаменательно, что первая часть труда П.В. Кукольника вышла с названием «Исторические заметки о Литве» (1864), а его продолжение озаглавлено «Исторические заметки о северо-западной России» (1867). Тогда же вышла книга В.С. Ратча «Сведения о польском мятеже 1863 г. в Северо-Западной России» (1867). Из ее вводной части «Северо-Западная Россия до падения Речи Посполитой» следует, что «русские обычаи, русский язык, русские законы» привили «полудикому дотоле племени стихии русской жизни», православие распространялось мирно, «без всяких насилий», и не случайно новая столица Литвы поднялась «под русским влиянием и при распространении Православия, на рубеже русского племени»[32].

За четверть века до сочинения Ратча в романе И.В. Кукольника «Альф и Альдона» показано, как один из героев участвует в легендарном основании Вильнюса. Киевлянин и православный, он возводит для себя «хоромы», а «по соседству для отца Герантия церковь с домом»[33]. Таким образом, присутствие русского православного начала в городе относится к эпохе его возникновения. По роману, во времена Ольгерда (Альгирдаса) в городе насчитывается свыше дюжины православных церквей; они доминируют в панораме:

«Как звезды дневные, сверкали кресты деревянных церквей, блистал шпиль городской думы и медные широкие чашки башен на двух замках; да в кучах столпившихся хижин красовались простором и добрым строением: русский гостиный двор и боярские хоромы»[34].

Уже в начале XX в. исконность русской Вильны подчеркивал Ф.А. Кудринский в предназначенной для детей брошюре («Всегда были здесь русские люди, русские интересы…»), в доказательство цитируя стихотворение П.В. Кукольника «Аделаиде Романовне Гейнрихсен (Воспоминания о Вильне)», написанное до восстания 1863 г. и формирования идеи русской Вильны:

«Недаром поэт сказал о Вильне, что здесь

Прохожего пленяют взоры

Церквей прекрасные строенья»[35].

Характерен ход аргументации: здания церквей свидетельствуют об исконности в Вильнюсе православия, отождествляемого с «русскими началами» и русским населением. Православные храмы толковались как памятники «русской народности» и в местной печати: «Всякий, даже случайный, посетитель Вильны благоговейно восхищается памятниками православия и русской народности, возобновленными и возобновляемыми в нашем городе»[36].

Соответствующая доктрине о «русско-литовском» государстве историографическая схема рисовала первоначальное благодатное состояние расцвета православия и доминирования «русского элемента», сменившегося засильем католицизма и господством поляков. Свою задачу администрация в Северо-западном крае видела в том, чтобы найти аргументы в пользу такой схемы и восстановить историческую справедливость, т. е. вернуть стране и ее столице утраченный было русский характер. В конце октября 1863 г., когда с разгромом восстания на первый план выдвинулись задачи русификации, Вильнюс посетил церковный писатель А.Н. Муравьев, младший брат генерал-губернатора. По свидетельству мемуариста, он «осмотрел все православные памятники древней Вильны» и был поражен величием заброшенного здания на месте построенного в XV в. собора Пречистой Божией Матери. Спустя несколько лет собор был заново отстроен благодаря «усердному вмешательству в это дело Андрея Николаевича Муравьева и его брата»