Святой Вроцлав - [65]

— Просто замечательно, — заметил он Томашу, — мы пришли сюда за помощью, а этот тип нуждается в ней еще больше нас. Ему головы своей не найти, не то что Малгоси.

Томаш еще буркнул что-то про толстую суку, которая даже под конец их наебала. Между ними и Адамом было метров тридцать и такое же число паломников. Адам рывком поднял голову и тут же распознал их. Он выпрямился, отбросил назад капюшон, откинул волосы, рожа его сияла. Да, он видел их, таких отличающихся на фоне бесцветной толпы, он даже захлопал в ладоши, выходит, все ожидание не напрасно. Он не мог оторвать глаз. Эти двое. Он подбежал к ним. Ошибиться было невозможно.

От них исходило сияние, словно от звезд.

Глава восьмая Чудо авантюры

Давайте-ка представим себе, будто бы «сейчас» совершенно не существует. Или, по крайней мере, оно какое-то другое — Святой Вроцлав сделался светло-серым, в этом месте уже нет ничего необычного, так: крупнопанельное строительство и люди из кубиков, как видно с высоты. Вся Польша сереет, исчезают морщины, нет еще ни Малгоси, ни Михала; ни для кого еще они не стали надеждой. Зато улица все еще помнит тяжесть танков, измазанные дерьмом сапоги манифестантов, вопль отдается эхом по заломам улиц. Митинг вижу и сейчас, из своей черной дыры — это год восемьдесят пятый-шестой, когда дух истории трещит, щурит глаза, и каждый сражается в своей собственной войне.

Так что Польша была серой, и в этой Польше люди любили друг друга и доносили один на другого, брат метелил брата, влюбленные спаривались по кустам, старые нахлебники ждали, когда колесо судьбы проедет по шеям конкурентов, большие «фиаты» соревновались в скорости с «полонезиками», у девиц после перманента на голове случался взрыв на макаронной фабрике, а вечерним Вроцлавом возвращался пьяненький студент пятого курса юридического факультета, Матеуш Фиргала. На нем был свитерок в облипочку с воротником «гольф», вельветовые штаны, замшевые полусапожки, худощавое лицо покрывала редкая щетина. Губа Фиргалы тоскливо опадала, словно планируя оторваться от остальной части лица под собственной тяжестью. В зубах будущий адвокат пытался удержать сигарету марки «кармен»[77].

Кто-нибудь посторонний посчитал бы, что этот студентик из последних сил старается вернуться домой, и поддерживают его невидимые нити, известные только лишь опытным пьяницам. Сам я Фиргалу немного знаю, и теперь мне ясно, что о возвращении домой тот и не думает, неуверенным шагом направляясь на очередную пьянку.

Вот вам весь юный Фиргала: белый парус, в который дует алкогольный голод, безошибочно направляющийся на маяк в форме поллитровки. Ноги его путаются, словно показания, башка качается из стороны в сторону, как вдруг, как будто бы подтолкнутый невидимой силой, Фиргала ускоряет, проходит по дуге, отбивается от темной стены, мчится к противоположной стене, но попадает на автомобиль. Он поворачивает голову, оттирает лоб, раскидывает руки и дальше, строевым шагом: левой, левой, за бутылкой белой, вновь по дуге и так далее — ночной танец молодого Фиргалы продолжается.

И так вот он и перемещался, сначала по дуге, потом трусцой, выпуская сигарету из рта только лишь затем, чтобы тут же закурить следующую. На Оборницкой его ритм подвергся помехам, он не попал на какую-нибудь стенку, от которой можно было бы отразиться. Тогда он помчался вслепую, по длинной дуге, провожаемый клаксонами и руганью водителей. Студент заскочил на газон, среди деревьев, и передвигался уже по нему, пока не встретил сопротивление. А там пустился бегом, в проход между домами. Он не знал — это я сейчас знаю — что пьяненькой трусцой мчится через жилмассив, который когда-нибудь станет нам известным как Святой Вроцлав.

Потом он притормозил, закурил очередную сигарету, а из рюкзака вытащил хранимое на самый черный день пиво. Тут он начал хороводиться с крышечкой, которую не сумел снять ни пальцем, ни ключом, ни надбровной дугой — хорошо еще, что это только ключ, а не кусок кости полетел в кусты. Раздавая маты во все стороны, Фиргала упал на колени, ища потерю в траве. Нашел ее — а вместе с нею и решение своей проблемы.

Он подошел к ближайшему подоконнику, отбил шейку, сделал глоток, стараясь не порезаться об острые края. После этого вернулся к предыдущему ритму: дуга, отражение от стенки или автомобиля, повторение в обратном порядке, пара десятков метров трусцой, и опять то же самое. Лицо его сконцентрировалось, мне было прекрасно видно, что хаотичное ранее перемещение теперь обрело какую-то цель. Фиргала посчитал округу дружелюбной, то есть, ведущей к малине. Не предвидел он лишь несчастья, которое его еще повстречает.

В соответствии с избранной профессией, Фиргала не верил людям, возлагая свои чувства и веру в мертвой материи. Потому-то он отражался от стен со всей силой, которую он мог извлечь из мышц, привыкших исключительно к ношению учебников. И вот теперь он полетел в темноту, с рукой, вытянутой в направлении стены, только вот стенка оказалась дверью, к тому же не закрытой хотя бы на защелку. Под нажимом тела Фиргалы дверь распахнулась, и тот бессильно полетел вперед, хватаясь за воздух и за добрых духов оправданных преступников, которые, если верить легендам, поддерживают адвокатов в самые сложные моменты. На сей раз они никак не помогли, достаточно сказать, что орущий от испуга Фиргала рухнул и скатился по ступеням в темный подвал.