Святой Вроцлав - [36]

Перед ними проезжал автобус, девушка внезапно напряглась, повернула голову и чуть не свалилась под лавку.

— Блядь, блядь, блядь!.. — только и повторяла она. Михал не знал, что делать, ему казалось, что Малгося просто его подкалывает, но та пригнула парня к земле. Шепнула: — Не гляди, не гляди. — Тот не послушал, высматривая, что могло в такой степени перепугать его спутницу.

На первый взгляд — ничего необычного. Михал видел здание Доминиканской Галереи из бронзы и блестящего стекла, серого человечка с распростертыми руками под зданием («один из тех психов, у которых погода чего-то там переключила в мозгах»), вблизи же, по широкой улице непрерывно тащились автомобили. Большая часть — «опели» и «форды», привезенные из Германии или скупленные от обанкротившихся фирм; «малыш»[56], «мерин»[57] и экскурсионный автобус. Это от него Малгося пыталась укрыться, и только через пару секунд до Михала дошло: почему.

Из-за автобусных окон на них пялилось десятка два чертовски любопытных пар глаз. Класс Малгоси отправлялся в Ченстохову, чтобы там просить Деву Марию совершить чудо сдачи экзаменов на аттестат зрелости.

* * *

— Говорю же тебе: никаких проблем нет.

— Я…

— Расслабься. Или ты меня стыдишься?

— Не выступай, словно придурок.

Они сидели в пивной «Под Зеленым Петухом»[58] на Театральной, где были прелестные официантки, пиво за шесть злотых и достаточно затемненных местечек, чтобы скрыть собственные печали.

— Да ничего же все это не значит, — вновь начал мусолить тему Михал, — ну, видели, так и что? На десятилетнюю встречу выпускников тоже без меня пойдешь, так?

Девушка закашлялась от смеха. В Михале, как мне кажется это было мудрой чертой: любовь можно узнать и по способности развеселить, тем более, если ничего смешного уже нечего и сказать.

— А вот и не пойду, — в конце концов ответила Малгося, — все они гады. Никогда не могла предположить, что в одном классе может быть такая концентрация блядства.

— И что с того?

— Ничего. Только я предпочитаю, чтобы плохие люди знали о хороших как можно меньше.

* * *

Адам мог разговаривать только с ней. Он не совсем был уверен в том, что это настоящая беседа, он лишь раскрывал рот, а что-то говорило от его имени.

— Как ты считаешь, а что находится по той стороне? — спрашивала она.

— Даже представить не могу. Вот думаю, думаю, а так по-настоящему и не знаю. Я только видел сжигающий все и вся огонь.

— Огонь?

— Да, огонь.

Эва Хартман сражалась сама с собой; она инстинктивно прикрывалась одеялом, чтобы спрятать собственное тело. Через какое-то время она сориентировалась и одеяло чуточку сдвинула, а потом и полностью. Но рука тут же стремилась к низу, к пододеяльнику, чтобы закрыться снова. До девушки дошло, что не только Адам обращается к ней иначе, чем к другим. Она и сама изменилась. У нее остались только простейшие слова.

— И что с нами будет?

— Мы спасемся. Если только нам удастся добраться до Святого Вроцлава.

Эва погладила Адама по лицу.

— Тогда почему бы нам не отправиться уже сейчас?

— Я обязан спасти столько людей, сколько смогу.

— Зачем? Разве не будет лучше, чтобы они пропали? Чего хорошего они для тебя сделали?

Адам оперся на руках. Плечи и предплечья у него были странными: совершенно без мышц.

— Не знаю, — признался он. — Так мне было сказано.

Иначе он не мог, тут я знаю лучше других. Эва собирала мысли Адама в слова, как будто бы вкладывала руки в его голову и наводила там порядок.

— Ну подумай только, что тут говорить, — теперь она крепко обняла парня, ее рука была толщиной с его шею, — это место только для нас двоих. — Весь массив, черный и тихий; мы могли бы там жить. Адам, зачем сражаться, мучиться; ты только представь — Святой Вроцлав для нас одних. А они пускай посдыхают! Все! — стиснула Эва кулак. — Никто не заслужил! Никто! Они же тебя предадут! И при первой же возможности продадут.

— У меня есть монета.

— Монета… Адам, ты только подумай, подумай, — Эва не верила собственным словам, хотя они и казались ей красивыми. — А что если Бог создал Святой Вроцлав только лишь для нас двоих?

— Монета, — ответил ей Адам.

— Зачем ты все это делаешь?

Парень не отвечал. Съежился в себе самом. Проблема охватила его и начала открывать, глубоко под кожей, слово за словом, событие за событием, пока он не начал говорить уже от себя: Адам рассказывал Эве о Святом Вроцлаве, месте вне времени, которое будет существовать даже тогда, когда выгорит последняя звезда; о тепле внутри черных стен, о громадных пространствах, до которых докопались обитатели Святого Вроцлава. Там, говорил он, имеются гигантские залы, заполненные цветами, что растут на могилах; там имеется маленькое солнце, и дуют морские ветры; ты заходишь и сбрасываешь с себя страдание, а ты можешь лишь глянуть, как оно трепещет за тобой словно хвост ящерицы. Там нет ни дня, ни ночи — только вечный рассвет.

Еще говорил он об огне, который все вокруг, дома и деревья, испепелит, людей же превратит в ничто одним своим поцелуем; Великий Бабах над всем миром, истинное величие уничтожения. Адам сам верил в это и видел это: мгновение вспышки, багровая волна, оббегающая весь земной шар. Все надежды окажутся тщетными, — говорил он, — мы ничего не успеем сделать, помимо того, чтобы найти убежище.