Святой Грааль. Во власти священной тайны - [141]

В «Парсифале» присутствует мощная струя христианской образности, и сам Вагнер в творчестве был куда ближе к ортодоксальному христианству, чем пытаются нас уверить многие из его комментариев. Однако в опере налицо намеренное уклонение от конкретных христианских символов: помимо отсутствия упоминаний имени Самого Христа, не упоминается и Его Воскресение, зато есть ссылки на Его искупительную крестную жертву. Распятый на Кресте именуется «Господь», «Искупитель», оставаясь при этом универсальным символом, а не исторической фигурой Самого Христа. Парсифаль упоминает имя Спасителя, бурно реагируя на поцелуй Кундри, но фигура этого Спасителя весьма загадочна, будучи мистическим владыкой Грааля, который, как кажется Парсифалю, умоляет его спасти Святую Чашу из грешных рук Амфортаса. Первоначальный план Вагнера со всей ясностью показывает, что Амфортас также чувствует себя виновным, а Парсифаль благодаря состраданию ему постигает духовные истины.

Однако подобно тому как средневековые романы о Граале выходили за рамки тогдашней официальной религии, так и Вагнер использует нетрадиционные религиозные воззрения, чтобы достичь нужного художественного эффекта. Он хорошо понимал, что по-своему воспроизводит ритуалы Церкви — скорее Лютеранской, чем Римско-католической — и прямо заявил Козиме, что «сцена Святого Причастия должна стать главной сценой, ядром всей работы»[375]. Однако это причастие выглядит весьма неортодоксально. В нем кровь и плоть Искупителя (само имя Христа, как обычно у Вагнера, не названо) становится хлебом и вином, цель которых — подкрепить рыцарей в их борьбе за веру, то есть представляет собой инверсию (обратный вариант) пресуществления. Мотив Грааля как источника пищи и питья для тех, кто чист сердцем, получает здесь самое что ни на есть буквальное выражение. Это не просто ритуал, а реальная и практическая потребность для существования братства Грааля.

«Парсифаль» — это не религиозное произведение в обычном смысле слова. Вагнер следует тем же путем, что и средневековые писатели, вписывавшие современную им концепцию рыцарства в религиозный контекст. Он отвергает ортодоксальные аспекты официальной веры в пользу синкретизма, который начинал входить в моду в середине XIX в. На его взгляд, христианство, буддизм и индуизм — это три истинные религии, которые в своем первозданном и «примитивном» виде делают акцент на сострадании ближнему, что является непреложной истиной для религиозного мироощущения. Такое сострадание (Mitleid) — центральная идея «Парсифаля», и ритуальные аспекты христианства представляют собой раму, в границах которой разворачивается драма. Ключом здесь служит духовное развитие Парсифаля от беззаботного юноши, который стреляет из лука по лебедям, чтобы испытать свое мастерство, в мужчину, который посвящает свои усилия делу исцеления другого, ибо чувствует сострадание к нему. В этом отношении и Кундри и ее смех являют собой противоположность Парсифалю: она — человек, начисто лишенный всех следов сострадания. Благодаря состраданию приходит осознание человеческих качеств героя.

Во всем этом виден типично буддийский элемент, и Вагнер на протяжении многих лет мечтал создать оперу, сюжет которой был бы основан на эпизоде из юности Будды. Он намеревался назвать ее «Покорители», поскольку ее герой и героиня побеждают свои земные желания. Однако увлекавшие его идеи в значительной мере были разработаны в операх «Тристан» и «Парсифаль», а давний замысел так и не получил сценического воплощения, поскольку Вагнер практически исчерпал тот философский источник, из которого он брал материалы для «Парсифаля».

Другой важный элемент в отношении Вагнера к религии заключался в том, что композитор отвергал наиболее проработанные формы религии как искажения первозданной ясности мышления ее основателей. В особенности ему не нравились внешние аспекты католицизма: «Я все больше и больше прихожу к заключению, что продолжающееся его [католицизма. — Пер.] существование носит скандальный характер». Аналогичным образом эссе «Религия и искусство», написанное вскоре после того, как Вагнер завершил работу над «Парсифалем», предваряет цитата из Фридриха Шиллера: «Я вижу в христианской религии внутреннюю склонность ко всему возвышенному и благородному, и различные проявления этого в повседневной жизни представляются мне слабыми и безвкусными именно потому, что они являются бледными копиями этого возвышенного оригинала». В одном из эссе Вагнер высказывает претензии на роль искусства в мире религии. В конце жизни он принимает учение Шопенгауэра как «провожатого в мире метафизических проблем рода человеческого» и заявляет, что он, то бишь человек, может спастись только путем подавления индивидуальной воли, утверждая, что самопознание «может быть достигнуто жалостью, порожденной состраданием, которое, отрицая Волю, выражает отрицание отрицания, а это, по всем законам логики, суть положительное доказательство». Чтобы достичь этого, Вагнер задает себе самому вопрос: «Не означает ли это, что прежде необходимо основать новую религию?» Однако он уже говорил, что это не есть задача и цель художника: