Святополк Окаянный - [130]

— А кто убил Глеба?

— Какой-то Торчин, повар его. Но я думаю, не сам он на то решился. Подучили. Милостник Глеба Моисей, который привез Глеба, сказывал, что муромцы шибко на них злились за кресты их. Волхвы народ натравливали, подзуживали.

— А где Борис? Что-то его не видно.

— Борис, брат, за невестой уехал к печенегам. Наверное, свадьбу играет там.

— На печенежке вздумал жениться? — удивился Сфенг.

— А что? Ежели полюбил, зачем откладывать? И потом, родство со степняками лишь на пользу Руси. У меня вон жена полячка, и посему я не опасаюсь нападения с запада. А возьми того же Владимира, царство ему небесное, как только женился на византийской царевне, так и мир меж Царьградом и Киевом установился. И доси стоит. А ведь пред тем какие рати-то кровавые были, вспомни-ка потасовки Святослава с Цимисхием. Так что породнение, Сфенг, лучший залог мира.

— Породнение, может, и залог, но родство не всегда.

— Как то есть?

— Да вон возьми хотя бы Владимира с Ярославом, отец и сын, уж куда родней, а едва не сцепились.

— Тут, пожалуй, ты прав, — вздохнул Святополк — С Ярославом у нас тишины не будет. Говорят, варягов набирает, не для пиров же.

Вскоре приехал в Киев князь Борис с молодой женой Нанкуль в сопровождении полусотни ее родственников. Прежде чем начать свадебный пир, решили обвенчать молодых, а до венчанья была крещена юная печенежка и наречена христианским именем Анна. Об этом попросил митрополита сам Борис: «Чтобы в память о маме».

Однако первое имя настолько прикипает к человеку, что никаким крестом его не отдерешь. В обращении молодая княгиня так и осталась навсегда Нанкуль. И никто никогда не вспоминал, что она Анна, даже сам муж. Что уж говорить о юной печенежке, если и покойного великого князя никогда не называли по крещеному имени — Василий, но лишь по первому Владимир Святославич.

После свадебного пира, на котором был определен князю Борису новый удел Владимир-Волынский, чтобы был он поближе к Киеву и печенежской степи, молодые временно поселились в великокняжеском дворце. Решено было, что во Владимир сначала Борис съездит один с милостниками, осмотрится там, подготовит дворец, а потом увезет туда и молодую жену.

После отъезда Бориса вдруг закапризничала великая княгиня Ядвига Болеславовна, ей показалось зазорным жить под одной крышей со «степной дикаркой», Недавней заточнице вдруг оказался тесным целый дворец.

— Какая же я великая княгиня, коли должна жить в одних хоромах с этой черномазой? — зудела Ядвига своему мужу. — Она, как коза, носится по переходам и на днях едва не сбила меня с ног на крыльце.

Святополк понял, что со спесивой женой не будет мира и в собственном доме, и стал искать в Киеве дом, приличествующий молодой княгине. Такой нашелся у боярина Коснячки, двор которого был недалеко от митрополичьего двора. Небольшой, но новенький терем с петушком на коньке. Его построил Коснячка для сына на случай женитьбы, чтобы, и женившись, тот оставался подле отца.

— Только на время, — оправдывался Святополк. — Вернется Борис и уедет со своей женой на Волынь.

— Господи, Святополк Ярополчич, о чем ты говоришь, — успокаивал Коснячка. — Да для меня великая честь уступить терем князю Борису хошь на пять лет. Моему балбесу до женитьбы еще пыхтеть и пыхтеть.

Однако великий князь не захотел одалживаться у боярина, уплатив ему двадцать гривен за наем терема. Коснячка для приличия один раз отнекнулся, но во второй раз не осмелился, куны взял. Двадцать гривен с неба не падают.

Теперь Святополку предстояло, не обидев Нанкуль, переселить ее в Коснячкин терем. Придя к ней в светлицу, Святополк спросил:

— Ну, как ты живешь, Нанкуль?

— Хорошо, — отвечала та со вздохом, и князь понял: скучает юная жена Бориса. И спросил с сочувствием:

— Скучаешь?

— Есть маленько, — отвечала Нанкуль. — Здесь кругом дома, дома, степи не видать.

— Ничего, вот вернется Борис — и поедете вместе к своему столу, там и по степи, и по лесу путь будет.

— А когда он приедет?

— Не знаю, Нанкуль. Как управится, так и приедет. Он, думаешь, не скучает? Я что пришел-то, Нанкуль, — начал Святополк несколько раздумчиво, — ты сейчас уж княгиня, русская княгиня. Понимаешь?

— Ага. Понимаю.

— А княгине у нас полагается иметь свой терем. Понимаешь?

— Понимаю. Я и в кочевье имела свою кибитку.

— И я нашел для тебя такой. Ты там будешь одна.

— Совсем одна? — удивилась Нанкуль. — А слуги?

— Ну, конечно, со слугами своими. Все, кто тебе нужен, будут при тебе. Но это уж будет твой терем. А то здесь ты вроде и не хозяйка.

Нанкуль опустила глаза, кивнула утвердительно, она, все поняла, молвила, вздохнув:

— Княгиня Ядвига за что-то осердилась.

— Что ты, милая, — заговорил Святополк, в душе проклиная капризы жены. — Просто мне хочется, чтоб ты была в своем доме полной хозяйкой.

— Хорошо, князь Святополк, я согласна.

— Ну и умница, — с облегчением молвил великий князь, которому был неприятен этот разговор. Получалось вроде, что он выгоняет невестку. Кому ж это приятно? — Борис вернется, и вы сразу уедете в свой город Владимир.

Однако выселения Нанкуль из великокняжеского дворца Ядвиге показалось мало.

— Теперь надо убрать со двора Предславу, — сказала она Святополку.