Святое дело — артель - [7]

Решили — лучше здесь, на открытом воздухе. Ветерком комаров отдувает, под себя старое сено можно приспособить, что в кривом сенном сарае хранится, а на случай дождя — брезент можно натянуть. В избушке же, в дыму и тесноте, нечего толкаться, чай, не зима, не осень.

Климкин с одной спички запалил костерок для чая. Подкользин подвесил на жердь два ведра воды, — на семнадцать едоков одного ведра мало, Сережа и Генка собрали на берегу валежник, срубили на дрова сухостойную осину. Музарян и Дерябин расстелили на земле большой кусок брезента, который был артельным столом, остальные рыбаки выкладывали в общую кучу продукты и припасы.

— Ой, не могу! Виктор Палыч! Да ты никак рыбные консервы привез? — засмеялся Барабашин. — Спрячь и не показывай!

— А в чем дело? — удивился Серегин отец.

— Примета плохая. На рыбалку с рыбными консервами не ездят. Свежей рыбы не будет.

За суматохой и разговорами незаметно вскипел чай.

— Трескай больше, впрок, — посоветовал Генка Сереже. — Теперь, считай, до самой ночи, до ухи, не перекусить. Некогда будет.

В общей куче на брезентовом столе среди бутербродов, вареных куриных ног, мятых яиц и смуглых пирогов лежали припасы и из Генкиной сумки — конфеты; яблоки и одинокий апельсин. Генка хлебал горячий чай и искоса поглядывал на желтый бок апельсина — не покусится ли кто из мужиков? Апельсин был и Генкин, и уже не Генкин. Припрятывать его для себя, как мама советовала припрятать яблоки, Генка, конечно, не стал. Он твердо знал рыбацкую заповедь: «Артельно на стол, артельно за стол». И знал, что мужики не обидят, оставят самое вкусное пацанам.

Один Дерябин решил, очевидно, поддразнить Генку, проверить его выдержку: взял апельсин, покрутил, понюхал ноздреватую корочку, лукаво посматривая на Генку. Генка — ноль внимания, куриную ногу грызет. Дерябин апельсин на место положил, съел яблоко вместе с семечками. Яблок Генке не жалко.

— Эт-то ж ч-чья ж т-такой жена п-пекла? — разламывая пирог надвое, косноязычно спросил Крошелев-старший. Генка поймал себя на том, что вновь, как дурак, выпятился на изуродованное лицо Крошелева. Лицо неприятное: одна щека стянута в узлы блестящей розовой кожицей, бровей, век нет, углы рта как надорванная бумага. Отец рассказывал, что Крошелев-старший в танке горел и контужен сильно.

— Моя, братцы, моя! Беда с нею, — отозвался серенький мужичок в задрипанной шапке-ушанке. — Пряжит пироги через день, да все у нее мимо цели. То подгорит, то тесто прокиснет, то вот эдакие железобетонные: Я тут вздумал ее похвалить, говорю: «Клавдюшка, твои пироги мужики через колено ломали, ели и нахваливали. А у Палыча больной зуб наконец-таки вывалился!». А она в слезы! Ревела так, что нижним соседям заново потолки белить придется. Пять дней не стряпала, обижалась. Но не вытерпела, так что угощайтесь…

Рыбаки заулыбались.

— Бабьи слезы — кобылий пот. Одна цена.

— Дядь Вавилкии, как так — слезы и пот?

— Кобыла потеет, едва на нее хомут оденут. Шага не шагнула и уже вспотела, устала. Так и бабьи слезы.

Вавилкин распушал длинные седые усы — щеки его раскраснелись, пос подрумянился, точь-в-точь Дед Мороз на пенсии, только бороды и шапки с красным верхом нет. А глаза такие лукавые, словно вот-вот «козу» на двух пальцах сделает или подарок из мешка вынет.

— А ну-ка, Сережа, отгадай загадку: «Пришли воры, хозяина украли, а дом сквозь окна ушел»? Ты, Генка, молчи, не подсказывай…

Серёжа заморщил лоб, застыл с набитым ртом. Все глядели на него выжидательно. Рыбак или не рыбак? Оп покачал головой, — нет, мол, не знаю. Торопливо дожевал.

— Рыбаки, рыба и невод. Вот что такое…

— Эх, невод-невод. Теперь им не шибко. Рыбнадзор шастает. Глухо.

Заканчивали завтрак, выплескивали из кружек остатки чая. Генка выдернул из общей кучи апельсин.

— Кто будет?

— Кушайте сами, ребятки.

Разделил надвое, Сереже и себе.

Быстро разобрались, кому куда и кому что: Климкин у костра за кашевара, Генка, папа и Рейно Арвидович на фанерной лодке «катюшу» запускать, двое на остров за артельными лодками, остальные — кто со спиннингом, кто с удочкой — вдоль по берегу…

— Мужики! Сбор по сигналу! На уху. И рыбкой меня обеспечьте, главное ершиков, ершинций. Без них уха не уха.

Климкин всегда один уху варил, помощников не терпел. За компанию с ним остались Варнак и Кеша.

На удачу казак на конь садится — на удачу конь его копытом бьет

Рейно Арвидович кашлянул, почесал лысину, переметнул жиденький клок из пяти волосин с одной стороны лысого темени на другую и запустил на воду «.катюшу». Папа приналег на весла, лодка пошла веселее, прибавила ходу, и «катюша» все дальше и дальше отплывала от лодки. По мелкой ряби запрыгали поводки с «мушками». С волны на волну, как бабочки — с цветка на цветок.

Генка забросил по левому борту дорожку, закрепил катушку на «трещотку», спрятал ладони меж колен, замер.

Короткое бамбуковое удилище чуть вздрагивало от каждого гребка весел, — это в глубине крутилась и дразнила золотая блесенка.

Глупая это выдумка — блесна. Генка не любил ловить рыбу на блесны, — нет, порой попадались вполне приличные рыбины, так что с этой стороны все нормально. Уловисто в хорошо. Но перед рыбой было неловко, — кусок латуни и тройной крючок, вот и вся приманка. Сплошное надувательство. На червя все-таки честнее, он съедобный, его рыба может взаправду кушать, а потом осторожной и не жадной рыбе совсем не обязательно заглатывать червя вместе с крючком. Как плотички, — откусили кончик и юрк в сторону, откусили — и в сторону…