Святое дело — артель - [2]

— Дай мне честное слово, что будешь руки мыть!

— Даю.

— Что «даю»? — присела, проникновенно глянула в глаза.

— Даю-честное-слово-что-буду-мыть-чаще-руки! — внятной солдатской скороговоркой отбарабанил Генка основную мамину заповедь.

— Возьми себе два яблочка, в карманчик убери, мужикам не давай. На базаре купила, свежих-то нет. Вот и конфетки тебе. Там, небось, мужики выпьют, покормить тебя забудут, сядешь ты… — мама всхлипнула, — сядешь ты в стороночке, маленький, голодненький, погрызешь яблочко… Нет, не могу!.. Руки вымоешь и погрызешь яблочко, и маму свою… Нет, не могу…

Генка и хотел с мамой за компанию пригорюниться, но как услышал «руки вымоешь», так сразу вспомнил, что Ричард не знает, как его подводное ружье стреляет, и у него от нетерпения ноги чуть не заплясали. «Спасибо», — буркнул и убежал.

С бабушкой проще. Генка ей долго в ухо кричал, объяснял, что с мужиками на машине на рыбалку едет. Она согласно кивала головой, поддакивала, а потом переспросила:

— Где, говоришь, его переехало?

— Кого переехало? — удивился Генка.

— Сам сказал, мужика грузовиком задавило! — удивилась в свою очередь бабушка.

— Нет, ты не так поняла! — и показал руками, как он удочку забрасывает и во-от такую громадную рыбицу вытаскивает, бабушке подносит, уху варит, — помотал рукой, словно что перемешивает, а потом себя по животу погладил, — и бабушка сразу все поняла.

Обрадовалась, нараспев принялась Генку нахваливать:

— Ой, внучек, ой, молодец! Собрался внучек на рыбалочку, на рыбалочку, да за красной рыбонькой! Привезет внучек рыбку бабушке. Рыбку свеженьку, рыбку вкусненьку. Будет бабушка ту рыбку варить, рыбку варить — внучка благодарить! Ой, молодец! Ой, пионер растет — сизый голубок!..

В пятницу вечером бабушка отманила Генку в свой закуток под киот с Николой Мирликийским, апельсин вручила, показала пальцем, чтоб молчал и отцу не передавал, оглянулась, перекрестилась и зашептала:

— С казенным королем в лодку не садись. Удачи не будет. Нет удачи у казенного короля. Все пустые трефовые разговоры.

Генка пионер, ни в какие карты он, конечно, не верит, но бабушка только гадала по картам. Судила-то она по людям. Он заморщил лоб, соображая, кто бы мог быть «казенным королем»? Неужели Барабашин, дядя Саша? Хотел у бабушки уточнить, но громко говорить нельзя, папа услышит. Помахал руками, мол, кто такой? Бабушка только вздохнула.

— Я откуль ведаю — кто? Сам, свет-акселератушка, смотри. Карты так легли. По им и баю. Мне не веришь — картам верь.

И опять вздохнула…

Младший браг Ричард — вспыльчивый и мохнатоглазый, весь в маму, у нее тоже длинные и пушистые ресницы — узнал, что Генка на рыбалку едет, и взбеленился: «И я хочу!», «Иначе в садик не пойду!», «И в школу не пойду!», «И кушать не буду!», «И спать не буду!», «Ничего не буду!», «Все не буду, сам не буду!».

— Правильно, «не будь»! — неожиданно поддержал его папа. — Так и надо! Правильно!

Ричард застыл с криво перекошенным ртом.

— Не кушай, не спи, в садик не ходи. Еще лучше — заплачь. Заплачь! Ну? О-очень помогает. Чуть что — и в слезы. Самая мужская работа — плакать. А на рыбалку тебе еще рано…

Ричард покраснел, как красный воздушный шарик, заморгал часто длинными ресницами и отошел от папы и Генки, которые сворачивали резиновую лодку, — отошел, оглядываясь исподлобья, через плечо бросая взгляды. Но не заплакал.

Пропадал где-то целый вечер, а в постели попросил:

— Генчик, Генечка, привези мне, пожалуйста, рыбку живую. Обязательно живую, в банке! А я тебе лупу дам выжигательную, на целый день дам.

— Привезу, конечно, привезу…

— А помнишь, у нас в корыте два рака жили? Ходят такие по дну, усами — шших! Клешнями ух-тух-тух! Как космонавты в скафандрах! И зеленые! Куда они потом делись? Я забыл…

— Варнак слопал. Они выбрались из корыта, он и слопал. Глупая собака… Рич, ты не расстраивайся, у тебя все еще впереди. И на рыбалку будешь ездить. Вот окончишь первый класс, и мы тебя обязательно возьмем.

Рича отвернулся к стенке, зашмыгал носом.

— Рича, что ты, Рич? Хочешь апельсина?

— Хочу… — сел, подвернул ноги. Подержал апельсин, покрутил. — Нет. Тебе его с собой дали. На рыбалку… Не надо. Ты мне рыбку живую привези. В банке.

И Ричард снова отвернулся к стенке…

Машенька не меньше других высказывалась по поводу отъезда на рыбалку старших в семье мужчин. В пятнадцатимесячной голове было свое мнение.

Она ходила вокруг Генки на пока еще полусогнутых ножках. Без слез падала, без слез вставала. Пыталась засунуть в рот то коробку с крючками, то обрывок изоленты. Один раз укусила плоскогубцы. Показывала пухлым пальчиком на Генку: «Зезя!», и на его подводное ружье: «Лап-па!», и на берестяной кошель: «Лап-па!», и на Варнака: «Лап-па!».

Машенька называла Генку «Зезей» за то, что он ее в ясли и из яслей таскал. Слово «лап-па» она знала уже девять дней, называла им всех остальных членов семьи, лампочку, соску, кроватку и даже свой горшок, на котором толком не умела сидеть, и судя по тому, как часто она это слово употребляла, обещала вырасти очень болтливой девчонкой.

Тезки

Вышли из дома — моросило. Не дождь, не туман, а висячий кисель из мелких капелек. Мзга.