Святая земля - [4]

Однажды Товий спросил, чьи стада они пасут. Они отвечали, что, насколько им известно, ничьи. Если они и принадлежали кому-нибудь, то, наверное, это было очень давно,

Значит, теперь эти стада принадлежат им?

Нет, они так не думают, - был ответ. Вовсе нет.

Каждый раз они прощались тихо и приветливо и уходили, оставив чужестранцев одних в развалинах храма.

Храм стал их домом, и пастухи привыкли видеть дымок над его развалинами, как над всяким прочим жильем. Чужестранцы рассказали им, что этот дом с колоннами был построен не для людей, а для кого-то другого. Но что они хотели этим сказать, пастухи так и не поняли.

Товий и Джованни привыкли к своему дому, хотя он плохо защищал их от ветра и ночного холода. Товий немного улучшил их жилище, сделав невысокую стенку из дерна с той стороны, где не было каменной стены, чтобы защитить очаг и ночное ложе. Он позаботился также, чтобы им было удобнее и уютнее там находиться, и в конце концов их пристанище в углу кельи храма стало все больше и больше походить на человеческое жилище.

Он разглядел хорошенько храм и описал его слепому, который больше знал о древних временах, но видеть ничего не мог. Потом он нашел неподалеку от их жилища квадратное строение с каменной резьбой, стены которого были сплошь исчерчены тайными письменами и рисунками, а по углам возвышались странные, какие-то жестокие головы животных с крутыми бараньими рогами и полуоткрытыми ртами.

- Видно, здесь был алтарь, - сказал он. - Здесь они, верно, приносили жертву богу, живущему в храме, в честь которого храм построен. Не знаю почему, но он сохранился лучше других помещений храма. Но во всех храмах алтарь считается самым священным местом.

Они обнаружили также, что храм был построен из камня вулканической породы и благодаря этому таил в себе самом свою гибель, легко поддаваясь выветриванию. Но алтарь был сделан из твердого, вечного камня. Джованни решил, что это мрамор, хотя Товий сказал ему, что камень этот сильно поврежден и от дождя и ветра потемнел, стал почти коричневым.

- Одно живет долго, - сказал старый слепой, - другое быстро гибнет и исчезает.

Таким образом они изучили место, где застряли, священное место, где они поселились. Они привыкли к нему. Привыкли сидеть и слушать, как завывает ветер в полуразрушенной колоннаде и в сухом репейнике у обвалившихся камней. По вечерам Товий часто сидел и смотрел на пустынную равнину и на пасущиеся вдалеке стада.

Но на море он больше не смотрел, хотя они пришли сюда с моря. Смотреть там было не на что: ни единого паруса, ни единого судна. Как и пастухи, они перестали думать о море, перестали ждать, что кто-то приплывет к ним.

Теперь Товий смотрел иногда на горную гряду, отгораживающую прибрежную полосу от материка. Эти горы казались ему удивительными, какими-то ненастоящими. Какие тайны они скрывали? Они всегда лежали в полутени, полуосвещенные, толком разглядеть их было нельзя, они казались голыми, совершенно обнаженными, через горы вела, извиваясь, маленькая, еле заметная тропинка, но ее тоже было трудно различить.

Товий часто стоял и смотрел на тропинку, не зная точно, есть она в самом деле или нет.

Однажды пастухи их сильно удивили. Они пришли целой гурьбой и вели себя как-то странно: шептались между собой и не решались сказать, что им нужно. Но наконец выяснилось, что они решили показать чужим то, что раньше держали в тайне. Ранее никто из пастухов ни разу не обмолвился словом об этом. Но теперь они, видно преодолев сомнения, решили посвятить в это чужих.

Все вместе они вышли из храма и направились и сторону гор, туда, где Товий до сих пор не был. Почти у самого подножия горы стояла неказистая лачуга из хвороста, которую трудно было бы найти, не зная туда дороги. Когда они подошли к пей, из лачуги вышел человек и поздоровался с ними, не выразив никакого удивления. На нем была такая же одежда, как у пастухов, но он казался моложе их и этим сильно от них отличался. Лицо у него было светлое, открытое; глядя на незнакомцев серьезными карими глазами, он приветливо и немного застенчиво улыбался. Пастухи что-то сказали ему шепотом, а он в ответ согласно закивал им. Потом один из них осторожно отодвинул висящую над входом в лачугу циновку и заглянул внутрь. Потом он встал на колени, словно перед кем-то, кто находился там, а может быть, для того, чтобы лучше разглядеть что-то. Другие пастухи тоже подошли туда и заглянули, а некоторые, как и первый, встали на колени.

Товий стоял ничего не понимая. Но потом один пастух подвел его к входу в хижину, чтобы он тоже смог в нее заглянуть. Он нагнулся и уставился в полутемную каморку.

Там стояла плетеная ивовая корзина, а в ней на чистой соломенной подстилке лежал младенец. Он махал ручками и дрыгал голыми пухленькими ножками, очевидно очень довольный, что так много людей пришло проведать его. Он смотрел на них, и глаза его сияли, а беззубый рот с двумя крохотными, едва прорезавшимися зубами растянулся в счастливой улыбке. Ребенок лежал голенький, и видно было, что это мальчик. Крепко сжав кулачки, он энергично размахивал руками. Он выглядел здоровым и упитанным, в уголках его рта застряли капельки козьего молока, которым его недавно поили.