Святая тьма - [8]

— Меня пугает отъезд, гардисты будут рыться в наших мешках, чемоданах… Никакого добра не хватит, чтоб насытить их утробы…

— До чего дрянная эта политика. Лучше держаться от нее подальше, — чуть не плакала Цилька.

— Вот ребенок! — развел руками Иванчик. — Сама не знает, куда тянется. Никаких ярко выраженных политических симпатий…

— Ну нет, она очень хорошо знает, куда тянется: к тебе! — укоризненно посмотрела Илемницкая на юношу. — Убеди ее, научи, тогда она будет разделять твои убеждения.

— Она не желает убеждаться.

— Упреками и насмешками не убеждают!

— Но я иначе не умею, — каялся Ян. От кого, от кого, но от Илемницкой, которую в Трнаве всегда считали живым воплощением доброты, он никак не ожидал таких нападок. — Ведь и я совсем недавно переживал то же, что и Цилька: старался держаться от всего подальше… Но теперь я демократ и от церкви отошел…

— А ты не боишься, что людаки не потерпят неверующего учителя в своих католических Дубниках?

— Я боюсь, что из-за Цильки мне придется вернуться в лоно церкви, — признался Ян Иванчик и покраснел как рак. — Она настаивает, чтобы мы венчались.

В комнате раздался дружный смех. И громче всех смеялся сам пострадавший.

— Ну тогда все в порядке, — заявила Илемницкая, — сейчас для народа есть вещи поважней, чем церковь, проповедь и религиозные процессии. А венчанья, дорогой мой безбожник, тебе все равно не избежать. Придется сделать эту уступку. Иначе вам в Дубниках житья не будет. И так вам трудненько придется…

— И вам в Дубниках трудно будет, и нам на новом месте не легче, — вставил Петер Илемницкий. — Но я уверен, что мы найдем в себе силы противостоять всем трудностям. Самое главное — это сохранить твердость духа.

— Лишь бы пережить эти недобрые времена. Как хочется, чтобы все было хорошо, чтобы все были счастливы. — Цилька так боялась за свое хрупкое счастье. Она схватила Яна за руку и крепко сжала ее.

Илемницкие с нежностью посмотрели на нее.

— Обязательно переживем, — ободрил Цильку старый учитель. — Но нужно свято верить в победу. Случиться может всякое, но нельзя падать духом. Если человеком овладеет неверие в правое дело — ему придется туго…

Нельзя терять надежду на то, что наступят лучшие времена… Они придут… Обязательно придут!

— И вы вернетесь обратно?

— Конечно! Словакия снова будет свободной. Она объединится с Чехией в одну общую республику, и эту республику освободит Красная Армия.

— Боже мой, неужели будет война? — ужаснулась Цилька и, схватив Иванчика за руку, притянула его к себе, словно желая защитить, спрятать от опасности.

— Надо быть готовым к самому худшему… Те, что идут за этим немецким бесноватым и предают свой народ, — они на все способны.

— Но что же нам делать, скажите ради бога! — простонала Цилька.

— Все, что делали прежде. Самое главное — никогда не помогать тем, кто будет творить зло.

— А вот людаки во всем помогают немцам! — яростно завопил Ян, и Цилька, дочь железнодорожного рабочего людака, вся сжалась, как от удара. Ей казалось, что и на нее лощится ответственность за то, что натворили людаки за последнее время.

— Не обвиняй простых людаков, Янко! — спокойно сказал ему Илемницкий. — Истинные виновники те, кто использует человеческую слабость, невежество, бедность, чтобы втянуть людей в преступную авантюру… Они затемняют и без того неразвитое сознание рабочего человека, мешают ему самостоятельно рассуждать и мыслить, чтобы он слепо следовал тому, чему его учат с церковных амвонов мракобесы…

Иванчик, который не мог равнодушно слышать о церкви и духовенстве, отвел душу, выбранив их на чем свет стоит.

Цилька, уверенная, что любимого ею безбожника по меньшей мере разразит гром за кощунство, потихоньку испуганно перекрестилась. Петер Илемницкий, чтобы несколько умерить атеистический пыл Яна, сказал, что у передового человека сейчас на очереди очень много задач. Из них главная — борьба с фашизмом, его полное поражение. Все другое отходит на второй план. В том числе и борьба с религией…

— Значит, война все-таки будет! — простонала Цилька, и ее большие серые глаза наполнились слезами. — Зачем вы мне это сказали?.. Почему не обманули, не скрыли от меня, что скоро будет война? Теперь каждая минута моей жизни будет отравлена ожиданием этого ужаса! Я боюсь, боюсь…

— Успокойся, девочка! И ничего не бойся!.. Ведь за тебя и тебе подобных и я, и твой Ян, и много, много других янов встанут горой, не пожалеют своих голов. Все будет хорошо! А пока что действительно не стоит даже говорить об этом… Давайте перейдем к более приятной теме…

Илемницкая тут же попросила мужа:

— Петер, прочти нам, пожалуйста, свои новогодние стихи! Я чувствую, что сейчас нужны слова успокоения, а их может дать только поэзия.

Петер Илемницкий бросил благодарный, полный любви взгляд на жену. Эта женщина всегда умела выручить и помочь ему в трудную минуту. Ее такт, ее чуткость всякий раз поражали его.

— Я не уверен, помню ли я их наизусть, — сказал Илемницкий и на минуту задумался. Потом поднялся из-за стола, провел рукой по густым, зачесанным вверх волосам и начал:

Была ты, липка, зелена,

росла и хорошела,

ночами аромат лила,